— Ей пришлось бежать из страны. После революции танцовщиц приравняли к проституткам и стали отлавливать на улицах как бродячих собак, забивая, по исламской традиции, камнями. Мы с друзьями прятали Эке почти месяц, а потом помогли бежать через Ирак в Египет. Больше мы с ней не виделись. Я даже не получил от нее ни одного письма. Да это и неудивительно… — Шахриар опустил голову. — По правде говоря, я ведь и мусульманином-то тогда не был — продолжил, помолчав. — Скорее агностиком или даже атеистом, как большинство тогдашней молодежи. Но чтобы выжить в новых условиях, пришлось принять ислам, пойти на службу и даже взять второе имя — Мухаммед. Хотя никто меня так не называет, ни на службе, ни дома. Мой брат погиб в первые же недели ирано-иракской войны. Родители не хотели, чтобы я стал военным, но лучшего варианта для карьеры я не видел. Не в муллы же идти. А поскольку неженатый офицер стражей считался неблагонадежным, я женился. Моя нынешняя жена была тогда совсем девочкой, чуть ли не вдвое моложе меня. Читать и писать выучилась только после рождения второго ребенка, но для режима Хомейни это было нормальным явлением. При нем девочек выдавали замуж и в десять лет. Только после его смерти женщины получили право на образование и стали выходить замуж более взрослыми. Конечно, к жене я никогда не испытывал тех чувств, что испытывал до революции к Эке. До встречи с тобой я, признаться, и не надеялся, что когда-нибудь испытаю что-то подобное снова. Хоть ты и мусульманка, но совсем другая. Не такая, как те, которых я знаю. Наверное, это оттого, что ты родилась во Франции… Так что ты решила насчет нашего брака? — Коричневые с золотым отливом глаза впились в зрачки Джин.
— Пока ничего, — отвела она взгляд. — У меня еще не было времени подумать об этом.
— Ты уже второй раз уходишь от ответа. Скажи честно: ты связана какими-то обязательствами в Эль-Куте? В Женеве?
— Ничем и ни с кем я не связана, — мягко отстранилась от него Джин. — И никого кроме двоюродного брата Ахмета и его семьи в Эль-Куте у меня нет.
— Что же тебя останавливает?! — Шахриар снова привлек её к себе. — Я договорился с муллой, он заключит союз между нами, как только мы к нему придем. На месяц, на год — как ты пожелаешь. Хотя самому мне хочется, чтобы до конца жизни. Моей или твоей.
— Я же говорила тебе, Шахриар, — ласково провела она кончиками пальцев по его смуглой щеке, — что не смогу остаться здесь. Мне не разрешат. Я должна буду покинуть Иран вместе с миссией.
— Поэтому я и предлагаю тебе временный брак, — произнес Лахути с обидой в голосе. — А если бы имел хоть малейшую надежду, что ты останешься навсегда, давно бы и не задумываясь подал на развод. Несмотря даже на весьма значительную сумму, которую мне пришлось бы выплатить в этом случае жене. Но меня бы ничто не остановило. Ты мне веришь?
— Верю, Шахриар, — прижалась она головой к его плечу.
— Значит, не любишь.
Он отошел к окну, скрестил руки на груди, устремил взор вдаль.
Джин вернулась за стол к компьютеру, помолчала. Решив наконец прервать затянувшуюся паузу, негромко спросила:
— Как там наша подопечная Симин? Что говорит доктор Нассири?
— Ей намного лучше, — ответил Шахриар, не оборачиваясь. — Присутствие ребенка удвоило её силы, и теперь она с вдохновением борется за жизнь, ежеминутно благодаря Аллаха за чудесное спасение их с сыном жизней. Доктор Нассири считает, что повторную операцию можно будет провести на следующей неделе.
— Наверное, он прав. Я посмотрю её завтра утром.
— Доктор просит тебя посмотреть также одного его друга. Тот работает на секретном объекте, и у него неожиданно начала развиваться очень странная болезнь. Нассири хочет знать твое мнение. Ты знаешь, что иностранным врачам строжайше запрещено обследовать наших сотрудников, да еще и секретных, но доктор попросил меня добиться разрешения. Я пообещал.
— Спасибо. Если получишь разрешение, я сделаю всё, что в моих силах.
Лахути отвернулся от окна, подошел к Джин, развернул к себе.
— Пойдем к мулле, — попросил умоляюще. — Прямо сейчас! Я не хочу уходить от тебя.
— Я тоже не хочу, чтобы ты уходил, — прислонилась она лбом к его плечу. — Но для этого совсем не нужно идти к мулле. Легче сразу пойти в мою спальню. Это гораздо ближе.
— Но… — он явно растерялся, — я не хотел оскорбить тебя. К тому же…
— Я знаю, что внебрачные связи караются законом, — перебила его Джин. — Но только в случае, если о них кто-то узнает или если одна из сторон захочет наказать другую. Ни мне, ни тебе, как я понимаю, этого не нужно. Мы просто любим друг друга, и всё. И здесь, в миссии Красного Креста, мы свободны так же, как были бы свободны в Женеве. На территории миссии законы шариата не действуют, здесь все подчиняется швейцарским законам. А согласно им любовь, при взаимности чувств и обоюдном желании, не возбраняется. Так зачем нам тратить время на муллу? Ночь коротка. К тому же меня в любой момент могут вызвать к больному, а тебя — на службу. Да и мулла пусть выспится, ему ведь начинать читать молитвы с восходом солнца…