«Роза» Исфахана

— Вы добрый и отзывчивый человек, Сухраб, — признательно улыбнулась ему Джин, — но не стоит торопить события. Иногда важнее — проявить выдержку. И сейчас у нас как раз тот самый случай. Я непременно расскажу вам во всех подробностях об уходе Шахриара из страны, когда это уже не сможет причинить ему никакого вреда. А пока, дорогой коллега, возвращайтесь к семейству Агдаши и порадуйте их получением разрешения на выезд из страны. Правда, иранцы дали лишь временное разрешение, снабдив его формулировкой «на время лечения», но для нас сейчас главное — вывезти их. А уж потом мы придумаем, как сделать, чтобы мать с сыном никогда более не вернулись назад. Заодно, Сухраб, подумайте, кстати, о мерах, которые нам нужно будет предпринять, чтобы Али перенес перелет как можно легче, — попросила Джин. — Займитесь этим, и время ожидания вестей о Шахриаре пролетит незаметно.

— Вы как всегда правы, Аматула, — Нассири встал, взял её руку, наклонился, поцеловал. — С приездом этого полковника я совсем забыл о своих подопечных, хотя и собирался сообщить им радостную весть сразу после завтрака. Сейчас же иду к ним, — заторопился он.

— Идите, Сухраб, — ободряюще улыбнулась ему Джин, — и ни о чем не волнуйтесь. Всегда помните, что есть люди, в любую минуту готовые позаботиться и о семействе Агдаши, и о нас с вами, и о Шахриаре. И, заметьте, это далеко не последние в мире и Европе люди. Напротив, за ними стоит такая сила, с которой руководители Ирана просто не смогут не считаться. Побоятся.

— Что ж, Аматула, мне остается только молить Аллаха, чтобы он помог нам всем, — сказал Нассири уже на выходе из кабинета.

* * *

— Бабушка, а почему Мону Лизу называют красавицей? — в полутемном зале Лувра пятилетняя Джин в строгом синем платьице с белым кружевным воротником разглядывала освещенный софитами шедевр Леонардо, скрытый за пуленепробиваемым стеклянным щитом. — Она же совсем не красивая! Вот тетя Коко — красивая, а Мона Лиза — нет. Правда ведь, бабушка, а?

Бабушка Маренн обняла внучку, погладила по аккуратно заплетенным в косу пепельным волосам.

— Да, тетя Шанель, конечно, намного красивее, — согласилась она, сдерживая улыбку. — А уж по характеру никакая Мона Лиза с ней и вовсе не сравнится. Наша тетя Коко — крепкий севеннский орешек, куда до нее каким-то там итальянкам! Хотя, как вспоминают современники Леонардо, одна из женщин, послуживших ему прототипом Моны Лизы, тоже отличалась изрядной строптивостью.

— А разве Леонардо писал её не со своей соседки? — недоуменно спросила Джин. — Мне так папа сказал, когда я похвасталась, что мы с тобой едем сегодня в Лувр смотреть Мону Лизу.

— Твой папа, как истинный американец, да к тому же военный, смотрит на искусство упрощенно, — иронично заметила бабушка. — Но он достоин похвалы уже за то, что ему известно о существовании портрета Моны Лизы. Среди сослуживцев твоего папы найдется немало тех, кто вообще не подозревает, что такая картина есть на белом свете, и уж тем более, кисти какого художника она принадлежит.

— А кто все-таки был прототипом Моны Лизы, бабушка?

— Этого никто точно не знает, девочка моя. Ни один даже самый сведущий искусствовед, — Маренн поправила воротник на её платье. — Думаю, даже сам Леонардо не знал этого.

— Даже сам Леонардо?! — Джин приоткрыла рот от изумления.

— Да, и сам Леонардо, — подтвердила Маренн. — Творчество всегда очень сложный процесс, дитя мое, оно вбирает в себя множество деталей, обстоятельств, влияний, воспоминаний автора, его собственный жизненный опыт и опыт жизни его поколения, порой даже всей страны. Всё это особым образом смешивается в его душе как в котле, и в результате он создает образы, на деле как бы совершенно самостоятельные, но одновременно и чем-то всем знакомые. Словно подсказка к художнику приходит из космоса, из Вселенной, от высшего всемирного Разума. Творцов, которым видения даруются свыше, мы, люди, называем гениями. И Леонардо — из их числа.

— Так Мона Лиза прилетела из космоса?! — спросила Джин шепотом, почти затаив дыхание.

— Можно сказать и так, — загадочно улыбнулась бабушка. — Во всяком случае думать так — намного правильнее, чем считать, что Леонардо срисовал Джоконду с обычной соседки. Мона Лиза, Джин, — это не просто женщина, это образ женственности! Её красота неуловима так же, как её улыбка. Она намного сложнее и прекраснее любого земного женского образа. Это воплощение вечной красоты, над которой не властно время. Только Леонардо, гений эпохи Возрождения, мог уловить тончайшее очарование невидимых космических лучей, озаряющих это женское лицо, и воплотить их на холсте. Поэтому Леонардо велик и, я думаю, в ближайшей исторической перспективе не будет превзойден никем. Время истинных гениев, к сожалению, ушло.

— Бабушка, бабушка…