«Роза» Исфахана

— Ох, не напоминай мне, пожалуйста, об этих доморощенных депутатах, — брезгливо передернула мать плечами. — Мне хватило встреч с ними в Страсбурге и Женеве. Только и зыркали по сторонам, что бы еще прибрать в карман. Слава богу, в России я имею дело с МИДом, а там еще остались порядочные люди. Но кто бы мог подумать, что с открытием клиники в моем родном Петербурге у меня возникнут такие трудности?! Каким-то безголосым певичкам отдают на откуп целые театры, а для благотворительной клиники у них, видите ли, свободных зданий нет! Ведь поначалу мою просьбу даже рассматривать не хотели… Ой, Джин, подожди, кажется, кофе готов! — Она упорхнула в комнату и уже оттуда, разливая кофе по чашкам, продолжила: — Даже такие выдающиеся личности как Черчилль, де Голль и Эйзенхауэр всегда отвечали на адресованные им письма… Рейхсфюрер Гиммлер, и тот отвечал! Потому что оставить чье-то письмо без ответа испокон веков считалось неприличным. А губернаторша Санкт-Петербурга — молчит. Я ей одно письмо, второе, третье, а в ответ — ни полслова. Она, видите ли, не считает это важным! Ну конечно, откуда ж ей, уроженке заштатного украинского городка, знать, что на письмо от организации, трижды удостоенной Нобелевской премии мира за оказание помощи людям, пострадавшим от стихийных бедствий и экологических катастроф, организации, удостоенной всех самых престижных гуманитарных наград, отвечать надо немедленно?! Да и для чего вообще она занимает столь высокий пост, как не для того, чтобы отвечать на письма граждан и исполнять их волю? Ан нет. Кто для нее русская княгиня Наталья Роджерс-Голицына? Да никто! Пустой звук. — Мать вынесла кофе на балкон, поставила поднос на столик. — Пришлось просить доброго товарища и соратника Петра Петровича Шереметева, чтобы отнес нашу бумагу прямо в Кремль и вручил кому надо. А заодно чтоб и на нерадивую питерскую губернаторшу пожаловался. Сработало вроде. Правда, там мне сразу предложили в Москве клинику открыть, но я отказалась. Раз уж, говорю, родилась в Петербурге, значит, только в Петербурге жить и работать буду. В общем, наобещали опять с три короба, а воз и ныне там. В Киеве открыли быстрее. Ну да ничего, я терпеливая…

* * *

«Интересно, удалось ли маме победить российскую бюрократию?» Увы, мама сейчас далеко — не спросишь. А Дэвид сообщать об этом в засекреченных сообщениях не станет: не первой важности информация. Здоровье и жизнь близких и любимых людей куда важнее. И это правильно. В Америке приоритет всегда отдастся тем, кто дорог. Не бюрократам же…

В дверь постучали, и Джин закрыла электронное письмо.

— Войдите.

— Ханум, — на пороге появилась сияющая Марьям, — я принесла кофе. А мой двоюродный брат прислал нам разные лакомства.

«Нет, не зря все-таки говорят, что мысль материальна и подобное притягивает подобное, — подумала Джин. — Стоило мне вспомнить, как мы с мамой пили кофе, и вот вам, пожалуйста, угощение».

Даже на территории миссии Красного Креста Марьям, как истая мусульманка, не снимала ни платка, ни длинных одеяний. Она осторожно вошла в комнату и поставила перед Джин поднос с кофейником, чашкой и широкой стеклянной тарелкой, доверху наполненной восточными сладостями.

— Брат сказал, что все очень свежее. Вам должно понравиться, ханум.

— Спасибо, Марьям. И передай мою благодарность брату, — улыбнулась Джин.

Двоюродный брат Марьям содержал кофейню в Исфахане, недалеко от площади Имама. По профессии он был кондитером, что считалось на Востоке очень почетным, ведь персидские сладости испокон века чрезвычайно ценились во всем мире и слыли одними из самых изысканных. Каждый повар-кондитер имел свои секреты, которые тщательно охранялись и передавались исключительно по наследству.

— Выбирайте, ханум. Здесь и халва с фисташками и миндалем, и конфеты сухан с орехами, и нуга очень вкусная…

— Сама-то хоть попробовала?

— Ой, я уже много всего съела, даже стыдно, — девушка приложила палец к губам, как бы запрещая себе прикасаться к лакомствам. — Брат ведь целую коробку всяких вкусностей прислал…

— Можешь взять еще, — придвинула к ней тарелку Джин.

— Ну, если только две конфетки, — робко протянула руку Марьям.

— Бери сколько хочешь, не стесняйся, — поощрила Джин.

— Спасибо, ханум.

Вытянув из тарелки две конфеты, а потом еще две, Марьям смутилась и убежала.

Как только дверь за ней закрылась, Джин вернулась к размышлениям о кибератаке. Похоже, единственным доступным средством воздействия на иранскую ядерную программу в нынешней ситуации и впрямь оставался лишь компьютерный вирус.