«Роза» Исфахана

Белая голубка всё ещё сидела на подоконнике, обиженно нахохлившись. Джин бросила ей крошки от печенья, оставленного, как всегда, Марьям, и голубка, встрепенувшись, принялась благодарно клевать их.

— Конечно, увидимся, — ответила Джин после паузы. — Причем увидимся уже на свободе. Поторопись хотя бы ради этого, Шахриар. И знай: я буду ждать нашей с тобой встречи ничуть не меньше, чем ты, — призналась она, понизив голос. — Буду ждать и скучать. Я и сама не ожидала, что чувства к тебе станут для меня столь важными. Береги себя, Шахриар!..

* * *

Джин смотрела в окно: Шахриар отдавал приказания своему заместителю, молодому лейтенанту исламской стражи аль-Кариму. Тот слушал внимательно и, похоже, совсем не догадывался, что никогда более не увидит своего начальника. Козырнув капитану на прощание, аль-Карим поспешил к солдатам.

Лахути подошел к машине, запрокинул голову. Джин приподняла занавеску. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. От щемящего и горького чувства расставания у Джин комок подкатил к горлу. Она до сих пор ощущала жаркий прощальный поцелуй Шахриара на своих губах, а её тело хранило его горячие ночные объятия. Ей вдруг невыносимо захотелось, чтобы он хоть на минуту вернулся, сдернул платок с её головы, нежно прикоснулся пальцами к волосам…

Но Джин продолжала стоять, не шелохнувшись. Она даже не подняла руки в знак прощания, не помахала Шахриару напоследок. Он тоже не сделал прощального жеста. Просто отвернулся, сел в машину, включил стартер. Когда машина медленно тронулась к воротам, Джин прижала ладонь к губам, чтобы не вскрикнуть, не разрыдаться, не выдать обуревающих её чувств. Напротив, мысленно начала убеждать себя, что всё закончится благополучно и что скоро они снова встретятся. Взглянула на часы: времени для ухода из страны оставалось катастрофически мало. Что, если она провожает сейчас Лахути на смерть и не увидит его больше никогда?! «Нет, нельзя даже допускать подобных мыслей!» — устыдила себя Джин и, бросив последний взгляд на покинувшую пределы миссии машину, отошла от окна. Она всегда старалась не думать о плохом, чтобы не притягивать его, но не всякий раз ей это удавалось. Счастливая американская привычка — всегда ориентироваться на позитив, — прочно укоренилась в ней благодаря воспитанию бабушки, тети Джилл и отца, однако русские корни матери с годами всё чаще располагали к рефлексии.

Скорая встреча с аль-Балами и разговор с ним не пугали Джин. Больше пугала неизвестность. Ведь мастер Тарани не сможет сообщить ей, добрался ли до него Шахриар или нет, а самой ей связываться с ним нельзя: это было бы грубейшим нарушением конспирации. О возможном пересечении обоими границы она узнает только из сообщения Дэвида, которое скорее всего придет ночью, не раньше. А одновременно нужно еще ждать сообщения от матери о семействе Лахути: смогли ли его дети и родители беспрепятственно добраться до посольства Франции? Да, всё, что ей сейчас оставалось, — это только ждать. Ждать и надеяться на благополучный исход задуманного. А попутно еще и выполнять свою работу, которую, несмотря на все её личные переживания, никто не отменял.

В дверь кто-то коротко постучал, и Джин оглянулась. В комнату заглянула Марьям.

— Доброе утро, ханум, — поздоровалась она весело и улыбнулась, обнажив желтоватые и не очень ровные, как у большинства жителей Исфахана, зубы. Вода, поставляемая в дома исфаханцев по свинцовым трубам времен шаха Аббаса, явно не способствовала ни здоровью людей, ни, естественно, их внешней привлекательности. — К вам можно, ханум? Вы уже проснулись?

— Да, Марьям, входи, — кивнула Джин. — Доброе утро.

— Как вы себя чувствуете, ханум? Я принесла вам утреннюю дозу лекарства. — Девушка держала в руках термос, точь-в-точь как тот, который стоял рядом с компьютером. — Доктор Маньер сказал, что сегодня он уменьшил дозу, как вы и просили, — сообщила Марьям, меняя термосы. — Хотя был очень недоволен при этом. Ворчал, что ваша самодеятельность до добра вас не доведет.

— Может, он и прав, — легко согласилась Джин. — Но я вынуждена так поступать, Марьям. Ведь дозы того препарата, который мне приходится принимать, рассчитаны на людей, лежащих в стационаре и соблюдающих полный покой. А мне лежать некогда, мне надо работать. Вот я и решила утреннюю дозу сократить, а вечернюю, напротив, увеличить. Я ведь не могу позволить себе лежать утром по два часа в постели, дожидаясь, когда пройдут негативные последствия инъекции.

— Вообще-то, ханум, я согласна с доктором Маньером, — серьезно заявила Марьям, забрав использованный термос, — вы относитесь к своему здоровью очень легкомысленно. Вполне могли бы и полежать в нашем стационаре, а доктор Маньер и о вас позаботился бы, и с вашими делами справился бы. Благо теперь у него есть помощник — доктор Нассири. Вдвоем бы они точно всё успели.