Он начал спускаться по ступенькам, собираясь вернуться к полицейской машине, усесться за руль и дожидаться, пока она появится, и вот тут случился последний провал, на этот раз это был действительно провал, а не пробел. Он взлетел вверх, как монетка, подброшенная большим пальцем судьи в ритуальном розыгрыше перед игрой, — кому бить, а кому ловить, — и когда вновь опустился вниз, он захлопывал за собой дверь в вестибюль, ныряя в темноту и смыкая ладони вокруг шеи дружка Розы. Он понятия не имел, откуда ему было известно, что этот мужик — ее дружок, а не какой-то легавый в штатском, которому поручено проводить ее домой, да и какая разница? Он
— Я говорил тебе! — сказал бык. Даже в ярости его голос звучал ясно и отчетливо. — Говорил, так ведь? Вот чему ее научили подружки! Мило! Очень мило!
— Я убью тебя, мать твою, — прошептал он в невидимое лицо мужчины, ставшего дружком Розы, с силой дернул его назад и прижал к стене вестибюля. — И ох, ребята, если я только смогу удержаться, если Бог позволит мне, я убью тебя дважды.
Он вцепился руками в глотку Билла Стэйнера и начал сжимать ее.
11
— Норман! — закричала Рози в темноте. — Норман, отпусти его!
Ладонь Билла легонько дотрагивалась до ее руки выше локтя все время, пока она вытаскивала ключ из двери, но неожиданно исчезла. Она услышала заплетающиеся шаги — шаркающие шаги — в темноте. Потом послышался более тяжелый звук, словно кого-то швырнули на стену вестибюля.
— Я убью тебя, мать твою, — раздался шепот из темноты. — И, ох, ребята, если я только смогу удержаться, если Бог мне…
Вместо ужаса, который всегда будил в ней Норман, она снова ощутила приступ ярости, накатившей на нее в машине Хейла и позже, в полицейском участке. На сей раз ярость захлестнула почти всю ее целиком.
— Не тронь его, Норман! — заорала она. — Убери от него свои лапы!
— Заткнись, ты, шлюха! — раздалось из темноты, но вместе со злобой она расслышала и удивление в голосе Нормана. До сих пор она ни разу ничего ему не приказывала — за все годы их брака — и не говорила с ним в таком тоне.
И еще кое-что — над тем местом на руке, где до нее дотрагивался Билл, возник теплый кружок. Это был обруч. Золотой обруч, который дала ей женщина в хитоне. И Рози услышала, как та прикрикнула на нее: «Прекрати свое тупое овечье блеяние!» Рози решительно двинулась к тому месту, откуда раздавались хрипение и злобное рычание. Она шла, выставив перед собой руки как слепая и оскалив зубы.
«Ты не задушишь его, — ослепительной вспышкой пронеслось у нее в голове. — Я тебе этого не позволю. Ты должен был оставить нас в покое, Норман!»
Чьи-то ноги беспомощно барабанили по стене прямо перед ней. Она представила себе, как Норман прижимает к стене Билла, оскалив зубы в своей кусачей усмешке, и вдруг она превратилась в женщину, целиком состоящую из ярости.
Она вытянула левую руку, в которой теперь ощутила такую же силу, как в когте орла. Обруч яростно жег ее — она чувствовала, что почти видит, даже сквозь свитер и куртку, которую одолжил ей Билл, как он светится, словно раскаленный. Но боли не было — лишь ярость женщины, которой уже не страшна и смерть. Она ухватила за плечо мужчину, избивавшего ее в течение четырнадцати лет, и оттащила назад. Это вышло поразительно легко. Она сдавила ему руку через скользкую водонепроницаемую ткань его плаща, потом взмахнула ногой и ударила ею наугад в темноту. Она услышала шум его одежды, потом падение грузного тела и звон разбившегося стекла. Фотография, висевшая на стене в рамке под стеклом, упала на пол.
Она слышала, как кашляет и задыхается Билл. Найдя его на ощупь растопыренными пальцами, она схватила его за плечи и положила на них ладони. Он согнулся, борясь за каждый вдох, и тут же с кашлем исторгал его из горла. Это не удивило ее. Она знала, как силен Норман.
Рози скользнула правой рукой по его левой и подхватила его выше локтя. Она боялась пользоваться своей левой рукой, боялась, что может сделать ему больно. Она чувствовала, как в ее левой руке бурлит и пенится сила ярости. Она почувствовала себя непобедимой.
— Билл, — прошептала она. — Пойдем. Пойдем со мной.