На второй из двух остановок он увидел с полдюжины людей, сгрудившихся возле большой урны для окурков у здания автовокзала. Несколько секунд он жадно смотрел на них, а потом прошел мимо и вошел внутрь. Ему до смерти хотелось курить, но Роза не стала бы: она не курила. Вместо этого он задержался, чтобы потрогать несколько чучел животных, потому что Роза любила эту дрянь, а потом купил детектив в мягкой обложке на лотке у входа, поскольку иногда она читала такое говно. Миллион раз он говорил ей, что настоящая полицейская работа не имеет ничего общего с галиматьей в таких книжонках. Она всегда соглашалась с ним, — раз он так говорит, значит, так и есть, — но все равно продолжала читать их. Он бы не очень удивился, узнав, что Роза подходила к этому же лотку, брала с него книжку… а потом неохотно положила ее обратно, не желая тратить пять долларов за три часа развлечения, когда у нее так мало денег и так много проблем, которые надо решать.
Он съел салат, заставляя себя читать книжку за едой, а потом вернулся на свое место в автобусе. Вскоре автобус тронулся. Норман сидел с книжкой на коленях и смотрел, как поля вокруг становятся все более обширными по мере продвижения автобуса на запад. Он перевел свои часы назад, когда водитель объявил, что настала пора сделать это, — его не колебала вся эта мутотень с временными поясами (следующие тридцать дней или около того ему предстояло жить по
— Когда ты будешь меньше всего меня ожидать, — повторил он вслух. — Когда меньше всего…
Ранним утром следующего дня он вышел из автобуса и встал прямо у двери, ведущей от платформы в автовокзал, прислушиваясь к наполненному эхом разных звуков терминалу с высоким подвесным потолком, стараясь отодвинуть в сторону свои полицейские пристрастия к сутенерам и шлюхам, мальчишкам, стреляющим чинарики, и нищим. Он пытался увидеть все так, как должна была видеть она, когда вышла из этого же автобуса, вошла в этот же терминал и увидела его в те же часы, когда человеческая натура всегда бывает слегка заторможенной.
Он стоял там, давая всему этому миру отзвуков окутать себя — со всеми его картинами, запахами и ощущениями.
«Кто я? — спросил он себя и тут же ответил: — Роза Дэниэльс.
Какой я себя ощущаю? Маленькой. Беспомощной. И напуганной. Вот она, главная линия, здесь: я мала, беспомощна и напуганна».
На мгновение его охватила ужасная мысль: что, если в паническом страхе Роза обратилась не к тому, к кому надо было? Так вполне могло случиться: поганые парни определенного типа в таких местах чувствуют себя как рыба в воде. Что, если такой парень завел ее в темноту, а потом ограбил и убил? Не стоило убеждать себя в том, что это маловероятно — он был полицейским и знал, что это не так. Если какой-нибудь сорвиголова увидел, скажем, это ее идиотское колечко из автомата с жевательной резинкой…
Он несколько раз глубоко вздохнул, перегруппировав свои мысли и вновь сосредоточив ту часть своего мозга, которая старалась быть Розой. Ну что ж? Если ее убили, значит — убили. С этим он ничего не мог поделать, стало быть, лучше всего — не думать об этом… Кроме того, ему невыносима была сама мысль о том, что она могла ускользнуть от него таким способом, что какой-то недоносок мог взять то, что по праву принадлежало Норману Дэниэльсу.
«Плюнь на это, — сказал он себе. — Плюнь на это и просто делай свое дело. А сейчас твое дело — ходить, как Роза, разговаривать, как Роза, думать, как Роза!»
Он медленно пошел по терминалу, держа в одной руке бумажник (тот заменял ему ее сумочку), глядя на торопливо проходящих мимо людей — одни тащили чемоданы, другие взгромоздили на плечи картонные коробки, третьи обнимали подружек за плечи или дружков за талии. Пока он наблюдал, к женщине и мальчику, только что вылезшим из его автобуса, подбежал какой-то мужчина. Он поцеловал женщину, потом схватил мальчонку и высоко подбросил его в воздух. Мальчонка завопил от страха и радости.
«Я растерянна — все здесь ново, все по-другому, и я напугана до смерти, — сказал себе Норман. — Есть хоть что-нибудь, в чем я чувствую себя уверенно? Что-нибудь, чему я могу доверять? Вообще хоть что-нибудь?»