Роза Марена

Ей показалось, что особенно пристально Рода изучает ее глаза: красные веки, покрасневшие белки и темные круги под глазами. Погасив вчера вечером свет, она в отчаянии проплакала около часа, но слезы не помогли ей уснуть, — это было бы счастьем. В конце концов она успокоилась и просто лежала в темноте без сна, стараясь ни о чем не думать, но из этого ничего не вышло. Когда перевалило за полночь, ей пришла в голову по-настоящему жуткая мысль: она зря лишила себя заботы Билла — и, возможно, его защиты — именно в тот момент, когда так отчаянно нуждалась в ней.

Защиты? Ну смех, да и только. Понятно, что он нравится ей, и тут нет ничего плохого, но посмотрим правде в глаза: Норман запросто сожрет его на завтрак.

Правда, Анна не связывала убийство Питера с Норманом. Она не допускала мысли, что Норман уже в городе. Питер Слоуик провел множество благотворительных дел, и не все они так уж никого не задевали. Что-то другое могло повлечь за собой месть… И убийство.

Только Рози знала. Сердцем чувствовала. Это был Норман.

Однако тот голосок продолжал нашептывать, пока тянулись долгие часы этой бессонной ночи. Чувствовала ли она сердцем? Или та часть ее, которая была не Послушной и Разумной, а лишь Растерянной и Испуганной, просто пряталась за этой мыслью? Может, она ухватилась за звонок Анны как за предлог прервать свои отношения с Биллом, пока они с ним не зашли далеко?

В этом она не могла дать себе отчета, но она знала, — одна мысль о том, что она может никогда больше не увидеть его, делает ее несчастной и… пугает ее так, словно она теряет что-то, без чего нельзя жить. Так не бывает, конечно, чтобы один человек стал полностью зависим от другого, и так быстро. Но когда пробил час ночи, а потом два (и три), эта мысль начала казаться все менее странной. Если так не бывает, то почему она испытывает такой страх и такое отчаяние при одной мысли, что никогда больше не увидит его?

Когда она заснула, ей снова приснилось, что она едет с ним на мотоцикле. Опять она сжимала мотоцикл своими голыми ногами и на ней был тот же розмариновый хитон. Когда ее разбудил звонок будильника — вскоре после того как она наконец заснула, — она тяжело дышала и горела, словно в лихорадке…

— Рози, что с тобой? — спросила Рода.

— Все в порядке, — ответила она. — Просто… — Она быстро взглянула на Кэртиса, потом на Роду, пожала плечами и приподняла уголки рта в вымученной улыбке. — Просто, знаешь, у меня сейчас, плохое время месяца.

— У-гу, — кивнула Рода, но без особой убежденности. — Ладно, пойдем с нами в кафешку, утопим печали в салате из тунца и землянике со сливками.

— Именно так, — сказал Кэрт. — Я угощаю.

На этот раз улыбка у Рози получилась чуть более естественной, но она отрицательно покачала головой.

— Я лучше прогуляюсь. Мне нужно пройтись и подставить голову ветру. Пусть выдует из нее пыль.

— Если ты не поешь, то часа в три скорее всего упадешь в голодный обморок, — сказала Рода.

— Я съем салат. Обещаю. — Рози уже направлялась к старому, скрипучему лифту. — А если съем что-то еще, то испорчу полдюжины отличных дублей отрыжкой.

— Сегодня это вряд ли что изменит, — заметила Рода. — В четверть первого начнем, идет?

— Конечно, — ответила она. Пока лифт спускался на четыре этажа вниз, в вестибюль, последнее замечание Роды неотвязно вертелось у нее в голове: сегодня это вряд ли что изменит. Что, если у нее не получится лучше после полудня? Что, если они от семьдесят третьего дубля дойдут до восьмидесятого, а потом до сто-Бог-знает-какого? Что, если, когда она встретится завтра с мистером Леффертсом, он вместо того чтобы предложить контракт, сделает ей замечание, — что тогда?

Неожиданно она ощутила прилив ненависти к Норману. Этот приступ страха повлиял на нее, как удар между глаз каким-то тупым тяжелым предметом вроде обуха топора. Даже если Норман и не убивал мистера Слоуика, даже если Норман все еще остается дома, в том, другом временном поясе, он по-прежнему преследует ее, точь-в-точь как Петерсон преследовал бедняжку Альму Сант-Джордж. Он преследует Рози и в ее воображении.

Лифт остановился, и дверцы распахнулись. Рози вышла в вестибюль, и мужчина, стоявший возле стенда с планом здания, повернулся к ней. На его лице были написаны одновременно и надежда, и тревога. Это выражение делало его еще моложе, чем обычно… почти подростком.

— Привет, Рози, — сказал Билл.

9

Она испытала неожиданное и безотчетное желание убежать, причем сделать это до того, как он увидит, насколько ее потряс его приход. Его глаза поймали ее взгляд, и убежать стало невозможно.

Она снова увидела изумительные зеленоватые искорки в его глазах, похожие на солнечные зайчики в мелкой воде. Вместо того чтобы побежать к дверям вестибюля, она шагнула к нему, чувствуя одновременно и страх, и радость. Однако эти чувства заслонило всепоглощающее чувство облегчения.

— Я же говорила, чтобы вы держались от меня подальше, — произнесла она и услышала, как дрожит ее голос.