Роза Мира (книги 1-12)

О, культ Приснодевы-Матери и Ее выражения на земле – Звенты-Свентаны – будет прекрасным, как весеннее небо, и таким же незапятнанно чистым. Мужского духовенства этот культ не должен знать. Осторожность и бережность во имя охраны от малейшей мути должны быть в нем неусыпнее и тщательнее, чем в любом ином. Гарантировать его чистоту было бы невозможно, если бы в ритуальных действиях принимали участие духовные лица обоих полов или даже только мужчины. Лишь исключительная ясность сознания и очищенность души могла бы быть порукой, что священник никогда не внесет в эти священнодействия, вольно или невольно, капли тонкого душевного яда, не примешает в атмосферу чистейшего поклонения струй духовной влюбленности, некоторой эмоционально-поэтической экзальтации. По этому вход в алтари Приснодевы и Звенты-Свенганы должен быть мужскому духовенству запрещен, исключая двух или трех особых праздников в году, когда священнослужительницам сослужит один из первосвященников. И поэтому же храм Приснодевы соединен со своеобразным женским монастырем, – но не тем монастырем старых времен, который ломают судьбы «бременами неудобоносимыми», но монашеством строгих обетов, даваемых на столь же строгий срок, не более десятилетия. Никто не воспрепятствует – напротив: церковь благословит священнослужительницу, по истечении срока, еще в расцвете сил, сложить с себя ношу иноческого служения и возвратиться в мир для исполнения ее долга общечеловеческого: любви, материнства и воспитания.

Но будет, вероятно, и другая категория среди духовных лиц этой второй, голубой иерархии: женщины, уходящие в храмовую жизнь на склоне своих лет, когда все личное в душе уже перегорело. Только преклонный возраст позволит им с успехом подвизаться на тех поприщах, на которых, помимо культа, голубое духовенство будет проявлять себя: в области воспитания, ухода за больными и, может быть, этического врачевания преступников.

Есть необозримо огромная область человеческой жизни, с которой до сих пор непосредственно связано лишь одно таинство христианского культа: это область отношений между мужчиной и женщиной и связанное с ней таинство бракосочетания. В главе о Женственности я уже указывал, что великая аскетическая эра, так жестко и сурово отпечатавшаяся на историческом христианстве, привела к тому, что брак и деторождение были освящены таинством, но высшим состоянием продолжайте считаться иночество. Правильнее сказать, что брак и деторождение терпелись поневоле – и только. Есть некое, не всеми сознаваемое противоречие в обрядах, когда благословение на брак испрашивается у таких инстанций духовного мира, которые как раз оправдывают, как прямейшую дорогу к ним, безбрачие и самоограничение. А инстанции христианского мифа именно таковы. Уместно ли испрашивать благословение на брачное, сожительство у Иисуса Христа, Которого кощунственно даже мыслить вступившим а человеческий брак? Или у великих святых, достигших святости именно в безбрачии? Или у Пресвятой Девы Марии? – Говорят про чудо в Кане Галилейской. Но разве мыслимо этот единственный в своем роде эпизод евангельской истории противопоставлять повелительному духу всех ее остальных глав, всем бесчисленным речениям евангелистов, апостолов и Самого Христа, указывавших на отречение от всех земных привязанностей как на наивысший идеал? Очень правдоподобно, что если бы миссия Христа в Энрофе не прервалась, то чудо в Кане Галилейской оказалось бы началом такой цепи Его деяний, которые в конце концов привели бы к полному преобразованию физической данности брака и любви. Но этого не совершилось. И не удивительно, что таинстве бракосочетания оформилось словесным текстом, не лишенным надуманности и сухости. Чувствуется, что «Исайя, ликуй!» создавайтесь каким-нибудь чернецом по приказу высших иерархов. Освятить глубоким и осмысленным обрядом такой потрясающий своей значительностью момент, как рождение человека, никому в христианстве даже в голову, по-видимому, не приходило. Развод же – богословски и фактически – оказался почти невозможен: «Что Бог соединил, человек да не разъединяет»