Роза Мира

И всё же для меня особенно радостными бывают те часы, когда мне удаётся (иногда это приходит само собой) уловить отголоски той великой праздничной службы, которая совершается перед лицом многих десятков тысяч человек и в которой участвуют — единственный раз в году — все пять священств Розы Мира. До моего сердца доносятся звуки золотых труб — высоко-высоко, под самым куполом на главной башне великого храма. Город ещё во мгле, а купол и эти трубы уже загорелись в солнечных лучах: поднимается день летнего солнцеворота. Я слышу мелодию, я вижу, как распахивается в храме заалтарный проём, и алый диск, ещё перерезанный зубчатой линией городского горизонта, является перед народом. Я вижу вокруг престола в алтаре представителей всех священств и среди них священнослужительницу Приснодевы и священнослужительницу Великих Стихиалей. Я различаю, как все предстоящие — их семь — протягивают над престолом правую руку. Я не могу различить, что за таинство совершают они, но вижу гармонию их медленных движений и слышу, как обращается к Солнцу старший из них, верховный наставник человечества:

— Слава тебе, восходящее Солнце!

Громоносные хоры повторяют эти слова, и снова трубят золотые трубы снаружи храма, под куполом.

— Слава тебе, возносимое сердце! — различается второй возглас верховного наставника, и я вижу, как он, сопровождаемый иерархами всех священств, направляется через распахнутый проём на восточную террасу. И когда замолкает гром хора и трубы в третий раз повторяют свой напев, я вижу, как верховный наставник приближается к парапету над площадью и возглашает, поднимая на фон алого диска крылатое сердце-лампаду, светящуюся изнутри:

— Благословенна желанная встреча в зените!

Глава 4 Князь тьмы

Многое воспринимаю я при помощи различных родов внутреннего зрения: и глазами фантазии, и зрением художественного творчества, и духовным предощущением. Кое-что вижу и тем зрением, которым предваряется долженствующее быть. Но всё, что я вижу впереди, — для меня желанное; и нередко я совершаю, может быть, незаметную подмену, принимая желаемое за объективно предназначенное к бытию.

Такая подмена больше не может иметь места, коль скоро взор направляется в дальнейшую тьму времён и различает там не желаемое и радующее, а ненавидимое и ужасающее.

Не странно ли, что Роза Мира, долгое время господствуя над человечеством, всё-таки не сможет предотвратить пришествия князя тьмы? — Да, не сможет. Ко всеобщему величайшему горю — не сможет. Не сможет, хотя и будет всеми силами стремиться отсрочить его приход, чтобы закалить для борьбы с ним наибольшее число умов и сердец человеческих.

При благоприятном решении ряда исторических дилемм она действительно водворит на земле условия Золотого Века. Она упразднит государственное и общественное насилие. Она устранит какую бы то ни было эксплуатацию. Она ослабит хищное начало в человеке. Она смягчит нравы народов до той степени, на какую намекают нам вещие сны светлых мечтателей прошлого. Она откроет перед людьми пучины познания об иных мирах и о путях восхождения Энрофа. Она поднимет некоторые виды животных до овладения речью и до разумно-творческого бытия. Неослабными предупреждениями о грядущем князе мрака она заранее вырвет из-под его духовной власти мириады тех, кто без такого предупреждения мог бы быть им обольщён и вовлёкся бы в колесо горчайшего искупления. Её грандиозный Синклит — Аримойя — преобразит некоторые из чистилищ в миры духовного врачевания. Но останется несколько противоречий, которых не сможет разрешить и она: их вообще нельзя разрешить до тех пор, пока человечество, как говорил Достоевский, не переменится физически.

Такие противоречия можно смягчить, сгладить, временно заглушить, но устранить их корень нельзя, потому что корень их — в том эйцехоре, которое, со времён падения Лилит, свойственно всем живым существам Энрофа, кроме тех, кто изжил его и испепелил в ходе своего просветления. Главнейшие из этих противоречий психологически выражаются наличием в человеке импульса жажды власти и сложной, двойственной и противоречивой структурой его сексуальной сферы.

Действуя то порознь, то вместе, эти импульсы создают тяготение ко злу, свойственное почти каждому человеку, и способность подпадать обаянию зла в его различных видах, а иногда даже беспримесному злу, не маскирующемуся уже никакими личинами Блага.

Нужно ясно представить себе ту атмосферу гармонического спокойствия, которая воцарится на земле к эпохе седьмого или восьмого понтификата Розы Мира. О деспотизме государств, о войнах, революциях, голоде, бедности, эпидемиях эти поколения будут узнавать только из книг и памятников искусства. Не отвлекаемые социальной борьбой, силы будут уходить на духовное и физическое совершенствование, на утоление жажды познания и жажды творчества, на личную жизнь, несравненно обогатившуюся, усложнившуюся и расширившуюся.