Бернар провел кончиками пальцев по ее бледной щеке.
– Что ж, то ее последняя воля. И наш долг позаботиться о бедной малютке.
Он прошел в дом, и только тут Элиана заметила, что его мундир сильно запылился, волосы растрепались и прилипли ко лбу, а сапоги забрызганы грязью. Должно быть, он спешил что было сил. Его лицо выглядело усталым, но черные глаза светились по-особенному.
Больше они ни о чем не говорили. Элиана была так сильно измучена всем пережитым, что охотно уступила настояниям Бернара и отправилась спать.
На следующий день, к своему удивлению, она проснулась довольно поздно. Окно было открыто, и Элиана не могла надышаться чистым теплым воздухом. Занавески чуть колыхались от ветерка, с улицы не доносилось ни единого звука. Женщина знала, что иногда в летние, тихие утра Париж наполняет неожиданное спокойствие и величие, присущее вековым паркам, где есть что-то от древней поэзии с ее странной магической простотой и глубиной откровения.
Вошла служанка; внесла туалетные принадлежности и таз для умывания, а еще через четверть часа подала завтрак – теплые булочки и кофе со сливками. Элиана с наслаждением выпила полную чашку и откинулась на подушки. Нет на свете женщины, которой хотя бы раз в жизни не захотелось бы вновь стать маленькой девочкой, свободной от тревог и забот, бережно охраняемой материнскими руками и ее чутким любящим сердцем!
Элиана закрыла глаза, а когда вновь открыла их, то увидела Бернара. Он сел возле постели жены и заговорил, нежно поглаживая ее тонкие пальцы:
– Признаюсь, я чудесно выспался! Надеюсь, ты тоже немного отдохнула? Сейчас заходила Дезире, она принесла мальчика, а девочку привез Поль. Малыша окрестили в монастыре и дали ему имя Морис, а дочку Шарлотты ты сама назовешь, как захочешь.
Элиана не могла говорить из-за подступивших к горлу слез, она только кивнула в ответ. Женщина не знала, о чем думает муж, но тем сильнее была ее вера в его чувства.
– Беда в том, что мы куда более уязвимы, чем кажется, – сказал Бернар. – На свете нет ничего ценнее человеческой откровенности, но зачастую нам мешают гордость, самолюбие, страх. Я молчал, когда мое сердце кричало, я боялся открыть тебе душу и поведать о том, что меня беспокоит. Я всегда мечтал стать для тебя единственным, мечтал, чтобы ты думала только обо мне. И когда узнал о том, что тогда произошло, мне было невыносимо сознавать, что ты сумела забыть меня ради кого-то еще. Я не пытался представить, что ты могла чувствовать в эти минуты. Поначалу я не находил себе места, я почти ненавидел тебя и себя – за свою слабость, за свою любовь. Мне казалось, кто-то злобно посмеялся надо мной, унизил, растоптал мои чувства. Потом начал успокаиваться, смирился и… все же считал, что между нами уже никогда не будет прежних отношений. А после пришло письмо от Дезире, написанное такими простыми и понятными словами, что я ужаснулся и наконец-то начал прозревать! Бездна горя – рядом с бездной непонимания! А ведь ты – безмерно любимый мною, единственный близкий мне человек, близкий настолько, насколько это возможно представить в самых безумных мечтах! Я долго задавал себе вопрос: что было бы, если б жизнь предоставила тебе право выбора: я или он. Но больше я не стану думать ни о чем, кроме того, что судьба предназначила нам быть вместе, мне и тебе.
– Я виновата перед тобой, – тихо отвечала Элиана. – Еще тогда, в девяносто третьем, когда ты утешал меня в тюрьме, а потом спас мне жизнь, и мы провели нашу первую ночь, я поняла, что тебя невозможно сравнить ни с кем. Мне сразу стало ясно, что ты за человек и какой ты мужчина, но я не поняла, что по-настоящему люблю и всегда любила только тебя!
– К чему все эти слова! – прошептал Бернар, наклоняясь к ней. Он поцеловал ее так, как целовал прежде, и Элиана поняла, что ее ждет та самая ночь, о какой она уже не смела мечтать.
– Я прошу тебя лишь об одном! – вымолвила она. – Я хочу, чтоб отныне мы поселились в Маре, там, где я родилась. Я желаю начать все сначала.
Она произнесла последнюю фразу, вовсе не думая о том, возможно ли такое – начать новую жизнь. Но заново открывать самого себя человек способен до бесконечности – в этом она убеждалась не раз.
– Хорошо, – отвечал Бернар, – я сделаю все, что ты скажешь, любимая!
Через несколько дней Элиана почувствовала себя значительно лучше и встала с постели. Хотя забот значительно прибавилось, Бернар не позволял ей слишком сильно себя утруждать. Они вместе навестили Ролана, а затем занялись переездом в Маре. Внутренняя отделка особняка сильно пострадала, на ее реставрацию требовалось время, и супруги ограничились тем, что перевезли мебель и прочие вещи и навели в комнатах относительный порядок.
…И вот она стояла возле окна в своем старом доме и, как ей казалось, – на пороге чего-то нового.