Роза на алтаре

– Я хочу сказать, что не выйду замуж за того, с кем помолвлена.

Софи обернулась.

– Что?

Дочь стояла в своем обычном темном платье, неподвижная, прямая. Руки опущены вдоль тела, в глазах – искра страха и… тень упрямства, слепого упрямства отчаявшейся души.

Иногда Маргарите казалось, что мать упивается властью над ней, испытывает болезненное наслаждение, как человек, все глубже вонзающий ногти в обессилевшую плоть своего смертельного врага. Девушка так боялась Софи именно потому, что не могла понять ее чувств.

Маргарита повторила сказанное.

– Я не могу стать женой человека, которого совсем не знаю, которого… не люблю.

– Кого же ты хочешь себе в мужья? – На лице Софи появилась угрожающая усмешка. – Этого слепого юношу?

Девушка молчала.

– Ты вся в отца, – с мрачной задумчивостью произнесла Софи. – Такая же лживая и порочная.

– Я никогда не знала своего отца, – тихо ответила дочь. – И если он был дурным человеком, я бы не хотела на него походить.

– Он был настоящим чудовищем! Я отдала тебя в монастырь, чтобы в тебе не проявились его пороки, но, как видно, природа взяла свое.

Она говорила так, словно пыталась убедить не Маргариту, а саму себя, усыпить в себе какие-то чувства.

Собственно, Маргарита была единственной, над кем женщина имела власть. Софи не сумела восторжествовать над Робером Клермоном, потому что она боялась его, а он ее – нет, и даже после его смерти, когда ее долгое время преследовала зловещая тень покойного. А потом она так и не смогла овладеть душой Максимилиана, потому что любила его, а он никогда ее не любил.

Оставалась лишь дочь, и именно с нею Софи получила возможность хотя бы отчасти удовлетворить свое стремление подавить другого, в чем в результате преуспела, поскольку, как известно, лучший деспот получается из того, кто когда-либо был сильно унижен сам. Но в то же время только Маргарита смогла бы по-настоящему ее полюбить – Софи поняла это слишком поздно, но все-таки поняла и теперь испытывала не только торжество, но и сожаление и досаду, ибо была из тех немногих, кому проще казаться сильной перед другими, чем перед самою собой.

Она подошла к девушке и очень умело, расчетливо ударила ее по лицу.

– Ты подчинишься мне, ясно? Этого разговора не было, поняла? Ты сделаешь все, как я сказала.

Прошло несколько дней. После беседы с матерью Маргарита ощущала что-то странное. Ее душа, только-только начавшая раскрываться, точно цветок навстречу солнцу, теперь содрогнулась, словно от ледяного дождя. Она сломилась бы и отступила, если бы… не Ролан. Маргарита не столько страшилась потерять его, сколько боялась причинить ему боль.

Однажды вечером девушка подошла к дверям спальни, в которой уединились мать и отчим. Они разговаривали – Маргарита слышала их голоса и в приоткрытую створку дверей видела их обоих: Софи сидела на кровати, сложив руки на коленях, а Максимилиан стоял в непринужденной позе, облокотившись на каминную полку.

Его светло-каштановые волосы в свете падающего в окно вечернего солнца отливали старинной бронзой, а черты лица были полны благородства. Он походил на романтического героя старинной пьесы, однажды найденной Маргаритой на чердаке: был прекрасен именно своими воспоминаниями, из которых и состояла его жизнь.

– Вы не считаете возможным служить новому правительству? – говорила Софи. – Вряд ли вас отправят в отставку, вы – одна из самых видных фигур в министерстве, участвовали в осуществлении всех ведущих проектов.

– Не знаю, что и ответить. Если восстановится династия Бурбонов, они начнут замещать всех, кого возвеличило время, своими людьми. Те, кто хотел служить интересам Франции, давно вернулись, несмотря на раны, нанесенные Революцией, но крайние роялисты двадцать лет занимались только тем, что боролись против своей страны. Они немедленно начнут отвоевывать потерянное, и я боюсь, что при этом с плеч слетят многие славные головы. Ведь что ни говорите, – в его голосе звучали нотки искреннего сожаления, – это было великое время великих людей.

– Но лично вам ничего не грозит, – заметила Софи. – Вы потомственный дворянин, принадлежите к одной из известных фамилий старой Франции. Вы служили Людовику XVI, Директории, Консульству, империи Наполеона, вы будете полезны и нынешним Бурбонам. Впрочем, если вы устали… Что ж, вы богаты, вам принадлежит великолепное поместье, которое у вас никто не посмеет отнять. Вы можете с чистой совестью удалиться на покой.

Софи смотрела на Максимилиана изучающе, в ее словах был какой-то подтекст, но Максимилиан ничего не видел и не слышал, он весь ушел в свои думы и сейчас находился далеко отсюда.

– Пока я, конечно же, не уйду, – сказал он. – В данный момент самое важное – спасти Францию от расчленения. А потом… Не знаю, стоит ли оставаться в министерстве, глава которого столько лет предавал и продавал Наполеона, действуя за его спиной! Да, поистине судьба всего светлого – в руках темных сил!