Роза с шипами

Я первым заметил мраморные ступеньки и вход занавешенный шторой с кистями. Своеобразный, роскошный причал. Еще до того, как нос гондолы ударился о выступ нижней ступеньки, я перепрыгнул через борт и очутился на берегу. Мне не пришло в голову отыскать канат и измерить дно. Я даже не предполагал, что основание лестницы упирается в дно. Плоским, натертым до блеска мраморным ступеням не нужна была твердая опора, они высились прямо над водой древние, как само мироздание и еще более вечные, чем мир вокруг них. Ведь страна окрест ущелья ныне сравнялась с землей, а храм из мрамора, залов разделенных бархатными занавесями и зеркал доказал свою непоколебимую прочность.

Роза обнажила шпагу и пошла вперед. Ройс, поняв, что пути к отступлению отрезаны, с унынием бросил последний взгляд на гондолу и поплелся за нами. Кто-то позади нас царапался и махал крыльями, прячась за борт гондолы, но мне уже не было до него дела.

Роза приподняла рукой тяжелую занавесь, кисти с мягким шелестом приподнялись, откуда-то извне блеснул свет, и вдруг острая плеть терновника вцепилась в руку Розе, обвила запястье, как живая извивающаяся гадюка. Острые шипы царапнули кожу, порвали до локтя рукав. Роза тихо вскрикнула, заметив, что такие же ветки ползут к ней со всех сторон входа. Ветки шиповника, унизанные тонкими цепкими иголочками справа и колючий терновник слева. Камзол Розы был безнадежно испорчен, а кожа оцарапана. Прежде, чем я успел кинуться на выручку, Розы рывком освободила руку, которой сжимала шпагу и размахнулась. Один удар и все терновые плети извивались уже на ступенях, навсегда отсеченные от корней. Второй, третий удар и от шиповниковых колючек не осталось и следа. Ветки валялись в воде вместе с несколькими цветками и ягодами.

-- Как глупо, я хотела сразиться с противником, а вместо этого использую шпагу, как серп, - Роза попыталась прикрыться обрывками камзола и рубашки. Ее тонкие исцарапанные плечи были обнажены.

-- Хотя бы ее раны вы вылечите, - буркнул Ройс у меня за спиной, не особо рассчитывая на внимание или отзывчивость.

-- Да, сейчас, - все-таки отозвался я, тем самым до крайности удивив своего пленника. Он, действительно, посчитал, что моя жестокость достигла апогея, но не мог же я быть жесток с единственным красивым созданием, которое без памяти любил.

Сначала мне надо было освободить руки, избавиться от страшной ноши, которую я все время нашего похода прижимал к груди. Мертвая голова оттягивала руки. Каждый миг я боялся, что сверток сам собой распеленается и голова выскользнет из моих пальцев, как мячик резво покатиться по земле, подпрыгивая и хохоча. Сейчас разворачивая выпачканную скатерть, мне хотелось для надежности ухватиться покрепче за волосы отсеченной головы, намотать их себе на руку, чтобы она не вырвалась и не укатилась в какой-нибудь темный провал, откуда я ее уже не достану.

В помещение, куда мы вошли, ничего не изменилось. Все те же зеркала на стенах, занавеси со всех сторон, прикрывающие входы и выходы. Великолепный трельяж отражает совершенную женскую фигуру, изваянную из мрамора. На ней настоящее струящееся складками платье, одна рука кокетливо поднята вверх и в ней зажато зеркальце, вторая тонкая кисть, как будто готова вот-вот взмыть ввысь, чтобы жеманно поправить прическу. Мраморная богиня так прекрасна, что у любого смертного возникло бы безотчетное желание поцеловать ее в губы. Вот только у статуи не было головы. Я посмотрел на три отражения в трех зеркалах. В каждом из них отражалась безголовая скульптура. Однажды она самовольно сдвинулась с места и трельяж разом опустел, но королевский порт, куда она пришла разыскивать меня наполнился криками испуганных и умирающих.

Я осторожно развернул голову. Она не вырвалась из моих пальцев, не подкатилась к консоли наподобие мячика. Нет, она даже не вызвала отвращения, какое обычно возникает у живого при соприкосновении с мертвой, липкой от гниения плотью. Она больше не могла вызвать даже страх от созерцания результата работы палача, потому, что обратилась в мрамор. Мраморная фигура не могла быть казнена на площади перед толпой стражей, горожан и зевак. Статую можно было разбить, но не казнить на эшафоте. Я аккуратно положил голову вниз к изящным пальчикам мраморной ступни, выглядывавшей из-под мягким оборок платья.

-- Можно я сниму его, - попросила Роза.

-- Что? - я не сразу догадался, о чем она говорит.

-- Эдвин, мне нужно во что-то переодеться, - стала убеждать она. - Я не могу все время придерживать рукой эти лоскутки.

-- Да, действительно, - я поспешно отстранился от статуи. Конечно, Роза отлично знала, что в моих силах одним легким касанием без ниток и швейной иглы соединить обрывки ее одежды. Я мог легко поправить дело без всякой штопки, но если бы дело было только в порванном кафтане. Розе хотелось примерить платье, снятое с мраморного тела обезглавленной богини. С тех пор, как меня здесь не было, нежная материя изменила свой цвет.