Роза Тибета

Медведь все еще держал его руку в зубах, когда пришел в себя. Он все еще тряс ее, но больше не кусал. Через мгновение он понял, что трясется не только голова медведя, но и весь медведь. Он дрожал и кашлял. Когда он кашлял, исходили сильные порывы запаха экскрементов. Кровь текла у него изо рта и из горла. Из его подмышек и груди текла кровь. Медведь лежал, слегка вздрагивая, сгибая и дергая лапами, пока его жизнь уходила. Она не булькала из раны в горле, как булькали китайские солдаты. Он просто закашлялся, медленным усталым кашлем, с перерывами в несколько секунд, все его тело вздымалось, как у какой-нибудь огромной кошки, которую тошнит, вслепую и на спине.

Хьюстон лежал больше часа, на нем застывала кровь медведя. Он не мог как-то организовать себя, чтобы двигаться. Он вытащил свою раненую руку из пасти мертвого медведя, и с разорванным рукавом можно было видеть торчащие кости.

Он тихо лежал, пытаясь придумать, как ее поднять. Он подумал, что если он сможет сделать это и удержать это, он сможет быстро вернуться в убежище отшельника. Он мог бы связать его и вернуться с девушкой, и вдвоем они могли бы посадить медведя на сани. Он мог притащить медведя домой и съесть его. Он мог есть ее неделями и неделями.

Он осторожно притянул руку к себе. Рука была похожа на гроздь оранжерейного винограда, фиолетовая и опухшая. Он взял ее за запястье. Он понял, что для того, чтобы поднять руку, он должен перевернуться на спину, что он и сделал, и держал ее над собой, испытывая отвращение при виде окровавленной кости в нескольких дюймах от своего носа. Он попытался сесть. Казалось, он не мог сесть. Он впал в легкую панику из-за своей неспособности сесть; и в панике, не думая об этом, начал раскачиваться. Он раскачивался, как будто лежал на спине на игрушечной лошадке, с каждым разом раскачиваясь все выше, пока, наконец, не добрался до нее и не сел там, держась за руку и тяжело дыша.

Он не мог придумать, что делать с рукой. Он не мог встать, держа ее. Он понял, что сначала ему придется встать на колени, и он очень осторожно положил его на правое колено, а левую руку опустил на землю и приподнялся. Затем он поднял руку и встал на другое колено, и встал на колени, держа руку перед собой и планируя следующий ход.

Хьюстон очень медленно поднялся с земли, изящно держа руку перед собой, как участник гонки за яйцами и ложками. Он постоял, склонившись над ней на мгновение, а затем начал двигаться.

Он совершенно не помнил обратного пути. Он вспомнил, как пнул сапогом камень у входа, а затем слабо закашлялся от порыва горячего воздуха, а затем тихонько рыгнул с привкусом чая во рту.

‘О, Чао-ли, Чао-ли, что ты наделал?’

Он сидел у стены, на спальном мешке. Он все еще был в своей меховой куртке и вспотел. Он удивился, почему на нем была куртка в жаркой пещере, а затем увидел торчащие кости и понял, почему.

Он помогал ей снять куртку, когда внезапно вспомнил, что не должен ее снимать, что ему снова придется выходить в ней. Он начал рассказывать ей об этом, когда с тревогой осознал, что все изменилось, что он больше не сидит, а лежит на спине, и что его куртка снята. Одна рука была привязана к его груди полоской ткани. Девушка осторожно промокала его лицо мокрой тряпкой.

- Лежи спокойно, Чао-ли. Пока не двигайся.’

‘Мэй-Хуа, я должен выйти. Там медведь.’

‘Нет никакого медведя, Чао-ли. Ты видел сон. Теперь ты в безопасности.’

‘Мэй-Хуа, я не сплю! Там есть медведь, мертвый медведь. Я могу ее съесть. Это еда, Мэй-Хуа...

- Да, Чао-ли, да. Смотри, для тебя есть чай и цампа. Съешь ее, и тебе станет лучше.’

‘Мэй-Хуа, мне не нужна твоя еда. Оставь себе еду! - в отчаянии сказал он. ‘У меня есть своя еда. Я убил медведя. Мы должны пойти и забрать ее быстро ...

Он увидел, что она быстро отступила назад.

‘О, Чао-ли", - сказала она. ‘Это неправда. Не говори, что ты убил медведя!’

"Говорю вам, у меня есть!" - сказал он, крича почти сквозь удары своей руки и странное плавательное движение, которое повлияло на ее голову. ‘Я убил его, и я должен быстро поесть...’

‘О, Чао-ли, я не могу помочь с медведем’.

Он увидел, что ее голова не только ходит кругами, но и медленно раскачивается из стороны в сторону.

‘Чао-ли, я должен защищать всех медведей. Убить медведя - это очень большой грех.’

Хьюстон снова отправился к медведю сам. Он сам надел куртку и, пошатываясь, сам поднялся в чортен. Девушка следовала за ним, пока он делал все это, плача и объясняя, почему она не может ему помочь. Хьюстон едва слышал ее. Он был так слаб, что в его голове теперь было место только для одного.

Он представил, как ест медведя.

Он представил, как ест ее всю дорогу туда. Он спланировал все действия, которые облегчили бы его поедание.

Он не смог бы сам запрячь медведя в сани. Сначала он должен был разрезать ее. Он должен был отрезать конечности, забрать их и съесть, а затем вернуться за телом, когда он окрепнет. Ему пришлось бы спрятать тело в стороне от трассы.