Роза в пустыне

– Дианочка, детка… – Она обнимает меня, обдавая уютным ароматом домашней еды. – Не волнуйся, я песика кормила втайне от хозяев, – шепчет женщина, забирая его из моих напряженных рук. – Мойте руки и садитесь за стол. А я пойду искупаю щенка в гостевом душе.

Грузная фигура Ксении Филипповны скрывается в помпезных коридорах маминого дома, а мы с Самантой усаживаемся наконец за накрытый к нашему приезду стол.

– Девочки, я потушила брокколи и приготовила смузи из кокосового молока, орехов и проросших зерен пшеницы. Будете?

Мы переглядываемся с Сэм, едва сдерживая улыбки. Маман сегодня в ударе. Скорбная, голодная физиономия Жорика выражает молчаливое согласие с нами. Сколько я помню Виолу, она безуспешно пытается привить молодому любовнику привычку правильно питаться.

– Мама, боюсь, моя приземленная натура не оценит столь возвышенного вкуса, – скрывая улыбку, говорю я.

– Эх, молодежь! Вам бы все ерничать. Сейчас Ксения придет и угостит вас своими вредными блюдами. Она, по-моему, испекла пирог с вишней, – нараспев отвечает маман и уплывает в кабинет. Половицы дубового паркета тонко поскрипывают под ее шагами. – Если ты хотела поговорить, детка, жду тебя через пятнадцать минут. У мамы слишком мало времени на болтовню, – бросает за спину и закрывает дверь.

Слишком мало… Именно поэтому Виола ничего не знает о моей жизни… Наше общение уже давно сводится к обмену новостями и просьбами. Сегодняшний мой визит не исключение. Мама поможет выйти на Глеба Ладожского – отца моего похищенного ребенка…

– А вот и наша красавица! – нараспев произносит Ксения Филипповна, тяжело ступая по паркету. Она старательно прижимает к груди махровое полотенце, из которого выглядывает забавная черная мордочка. – Дианочка, держи, детка, свою прелесть.

Я шумно отодвигаю стул и спешу забрать щенка. Очаровательная малышка – помесь таксы и дворняги, шевелит хвостиком и довольно поскуливает, оказавшись в моих руках.

– Она прелесть, Ди, – одобрительно кивает Саманта, косясь на Жорика. В отсутствие маман он уминает второй кусок вишневого пирога и прихлебывает из огромной чашки чай. – Правда, Жоржик?

– Ну… э-э-э… – озадаченный вопросом, бормочет он, подозрительно рассматривая щенка. – Как ты ее назовешь, Ди?

Одно ушко черное, другое коричневое, белое пятнышко на лбу… Да моя красотка отличается яркой внешностью!

– Барби, – вздыхаю я, поглаживая кроху за ушком. – Так ее зовут.

Я допиваю чай, пока Ксения кормит Барби вареной куриной грудкой (недоеденным обедом Виолы). Бросаю взгляд на циферблат наручных часов, сверяясь с установленным мамой временем, а когда стрелка замирает на нужном делении, направляюсь в кабинет…

– Что стряслось, Диша? – не сводя глаз с экрана ноутбука, произносит мама. Ее длинные ярко-синие ногти цокают по клавиатуре, а губы что-то беззвучно шепчут. Маман работает над статьей в журнале «Дом и интерьер», – домысливаю я, глядя на образчик трудолюбия в ее лице.

– Мне нужна информация о Глебе Ладожском, – отвечаю, придав голосу уверенности.

Виола тотчас отрывает пальцы от клавиатуры, словно обжегшись. Бросает на меня взгляд, полный раздражения и жалости.

– Диана, зачем тебе Глеб? Отец давно прекратил партнерские отношения с ним. Очень выгодные отношения, смею заметить. – Маман вытягивает указательный палец вверх, будто речь идет о небожителе, а не о бессовестном похотливом женатике, испугавшемся моей беременности. – Я слышала, что на Ладожского возбуждали уголовное дело по статье о мошенничестве… Но это было года три назад.

– Мама, я получаю письма от возможного усыновителя Арины, поэтому…

– Не бери в голову, детка! – Виола всплескивает руками, отмахиваясь от моих слов, как от надоедливых мух. – Это хейтеры. Может быть, конкуренты отца или недоброжелатели, каким-то образом пронюхавшие об этой неприятной истории. Диша, ты взрослый человек и должна понимать, что спустя семь лет…

Нет, не хватает Виоле актерского таланта, чтобы изобразить сочувствие или участие. Вот истерику, слезы, болезнь – всегда пожалуйста! Зря я приехала…

– Мама, неужели ты думаешь, что я не справлюсь без вашей с папой поддержки? Я твердо решила найти дочь. Живую или мертвую. Не хочешь помогать – не надо! Просто я думала, Глебу не может быть все равно… Насколько мне известно, других детей у него нет.

– Ему все равно, – с нотками металла в голосе отвечает маман. – И всегда было все равно! Ему просто хотелось потрахаться, Диана. Прости меня, детка, за то, что называю вещи своими именами, но… Он тогда был женат, с тех пор ничего не изменилось, – четко проговаривая каждое слово, выпаливает мама. Деловито складывает пальцы в замок, приосанивается… Только для чего? Показать, что разговор для нее важен?