Роза в цепях

Когда она так на него смотрела, у Валерия начинала кружиться голова, словно он вдыхал аромат свежей розы.

— Ты должна быть царицей, — говорил он с нежностью в голосе. — И эти создания должны сопровождать тебя в твоих прогулках по озерам. Они совершенные и прекрасные создания богов. Но даже они не могут сравниться с тобой.

Говоря эти слова, Валерий стоял перед сидящей на скамье Актис на коленях и целовал ее руки, не пропуская ни одного пальчика, ни одного ноготка. Потом он положил свою голову ей на колени, и руки девушки нырнули в его кудри и стали их разглаживать. Валерий почувствовал вдруг себя маленьким мальчиком, вспомнив, что когда-то, точно так-же играла его волосами давно умершая мать. Тогда ему не было еще и семи лет. И больше никто ни разу так его не ласкал, ни одна жен щина. Он поднял голову, и Актис поцеловала его в глаза. Валерий в свою очередь обнял ее и стал целовать в шею. Актис вздохнула, затем, почувствовав поцелуи Валерия на груди, закрыла глаза. Влюбленные ничего не говорили друг другу, они были безмолвны, как луна, взиравшая на них с бархатного италийского неба… Но вместо языка и губ, которые были заняты, все говорили руки. Они сплетались, подобно морским водорослям, исполняя прекраснейший танец- танец любовных ласк. Только пальцы влюбленных, да, пожалуй, музыкантов, способны извлекать и дарить людям самые сладкие и волшебные ощущения. Уже когда они расстались, Актис, вспоминавшая эту ночь, ворочалась на своем тюфяке. Среди спящих рабынь она одна лежала с широко раскрытыми глазами, глядела в темноту потолка и минуту за минутой восстанавливала всё, что произошло. Она была счастлива. Счастлива и почти безумна. Ее тянуло опять к Валерию. И от бессилия и невозможности этого лились слезы, обжигая лицо и грудь. Она была счастлива и глубоко несчастна одновременно. Хотелось плакать и смеяться, рыдать и петь, танцевать и кататься на земле.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Солнечные лучи проникали в таблиний. Водяные часы, стоявшие на столике из эбенового дерева, указывали третий час после восхода солнца. Петроний Леонид сидел в кресле, обдумывая текст письма, которое он хотел отправить со своим доверенным лицом к старшему брату в Байи.

«Дорогой Веций, привет! Пишу тебе, и боль сжимает мое сердце. Только вчера узнал от твоего сына и моего любимого племянника, что ты отъехал в Байю. Пусть бог дарует там тебе покой и скорое выздоровление. Наша семья принесла богатые дары Юпитеру, чтобы он смилостивился над твоей судьбой. Я пока не могу навестить тебя, но посылаю в Байю Кимона, ты его хорошо знаешь.

Положись на него. С любым делом он справляется блестяще, и ты найдешь в нем надежную поддержку для себя. Он умен и бесхитростен, умеет ловко позабавить и поднять настроение, так что пользуйся им по своему усмотрению».

Подумав немного над тем, упомянуть в письме или нет о своих отношениях с Фабией, Петроний Леонид написал несколько слов о прошедшем дне рождения, о ссоре с женой, а об ее причине посчитал не нужным сообщать. В конце письма он добавил: «И послушайся моего совета, Веций. Не покидай курорта раньше времени. Серные, грязевые источники пойдут тебе только на пользу. Будь здоров. Твой Леонид».

Вольноотпущенник Кимон стоял перед своим патроном. В левой руке он сжимал свернутый пергамент, предназначавшийся для Гая Веция. В его голубых глазах светилась безграничная преданность господину. Волосы на его голове, более похожие на парик актеров в комедиях, выгорели на солнце и блестели, умащенные мазями. — Кимон! Брат мой серьезно болен. Я по делам службы не могу покинуть Капую. Этим вечером ты отправишься в Байи и передашь Гаю Вецию свиток, который я тебе дал, — Леонид говорил неторопливо. — Знай, что в твои обязанности входит исполнение его приказов, и обо всем, что касается моего брата, ты должен докладывать мне. А если здоровье его ухудшится, то известие об этом я должен узнать первым. Ты меня понял, Кимон?

— Да, мой господин. Я буду вашими глазами, ни одного слова не упустят мои уши. Мой патрон, вы же меня знаете!

Это точно! Он знал, что Кимон, благодаря своим незаурядным способностям, просто незаменим в таких делах, где нужно что-то пронюхать и войти к кому-то в доверие. Семь лет было этому греку, когда он его купил. И вот уже более десяти лет Кимон повсюду сопровождает своего патрона и предан ему, как собака.