Роза ветров

Тогда, осторожно переставляя ноги, я двинулась себе дальше, вся в слезах и печали. И печаль та все еще меня не покинула. Опасаюсь даже, что она теперь — неотторжимая моя часть, вроде ноги, чресел, глаза. А то и стала моей духовной сутью. Ибо за пределами душевной муки не нахожу в себе ничего — одна сплошная пустота.

И невдомек к тому же, по кому это я так страдаю. По жене? Мужу? Детишкам? По себе самой? Не припомнить никак. Сны подернулись черной пеленой забвения — непроглядной, хоть глаз вон. Еще звенят мандолинные отголоски струн моей беспробудной души, туманя глаза невольной слезой. Еще звучит далекая щемящая нота, рождая охоту всплакнуть — но чего ради? Кто знает…

А рыжий котяра — очевидно, любимец и баловень той самой расколовшейся парочки — все дрыхнет себе и дрыхнет. Лапки в белых «носочках» то и дело сонно подрагивают, а однажды он, не разевая пасти, испускает негромкое сдавленное мявканье, какую-то невнятную реплику в никуда. Интересно, что такое снится ему и с кем он только что общался? Коты ведь неболтливы, они животные почти что безмолвные. Днем погружены в раздумья, как бы вернее сберечь свою Великую Кошачью Тайну — ту самую, что так ярко полыхает в их глазах ночной порой. Крикливы, точно мелкие шавки, только сверхпородистые сиамцы, хозяева которых умиленно именуют речью душераздирающие вопли своих питомцев. На самом деле эта истерия куда дальше от осмысленной речи, чем, к примеру, обет молчания гончей у ваших ног или томное урчанье полосатого барсика, прикорнувшего теперь на моем колене. Единственное, чем изредка ласкает ваш слух нормальный кот, это незамысловатое «мя-а-ау», но даже в его молчании распознаешь тайну собственных потерь, своего горя. Нутром чую, что этот зверь все знает. Именно потому он и здесь. Ведь бдительность у котов всегда на первом месте.

Там, снаружи, нестерпимо жарко. То есть, хочу сказать, прикоснуться к чему-то становится все труднее и труднее. К газовым конфоркам, например. Теперь-то до меня уже дошло, что плита с конфорками для того, собственно, и придумана, чтобы давать тепло, в этом ее суть, главная цель, предназначение, так сказать. Но ведь никто ее не включает. Все эти электрические да газовые устройства — ты утром только входишь на кухню позавтракать, а они уже полыхают себе вовсю, плита жарит во все четыре, воздух над нею точно желатиновый. И выключать бесполезно — никто ведь и не включал. Кроме того, все эти кнопки да рукоятки тоже раскалились — не прикоснешься.

Некоторые все же пытаются отыскать выход из положения. Самый распространенный способ — попытаться включить. Иногда такое срабатывает, но лучше все же на это особенно не рассчитывать. Иные порываются исследовать сам феномен, докопаться до корней, первопричины. По-видимому, это те, кто напуган сильнее, — в страхе люди становятся куда как человечнее. И перед ликом необъяснимого ведут себя порой с беспримерным хладнокровием. Изучают, анализируют, наблюдают. Помните парнишку с полотна Микеланджело «Судный день»? Того самого, что в ужасе перед Дьяволом закрыл лицо ладонями — но один глаз все же приоткрыт, все видит, примечает. Ведь все, что бедолаге остается теперь, — только наблюдать. А и впрямь, как еще можно убедиться в существовании Преисподней, если не поглазеть самому на пресловутые ее достопримечательности? И все же ни любопытствующий персонаж великого итальянца, ни те, о ком у нас шла речь чуть выше, ничего переменить уже не в силах. А потом есть еще тьма народу, который в подобной ситуации и пальцем не пошевельнет.

Однако, когда в один прекрасный день из холодного крана по вашим ладоням полоснет струя кипятка, каждый — даже те, кто всегда и во всем винит «дерьмократов»,-

ощутит себя малость не в своей тарелке. Разинут рот даже те умники, что давно уже привыкли надевать перчатки, прежде чем ухватиться за раскаленную вилку, карандаш или разводной ключ. Ахнет и тот, кому не в диковинку, что в его автомобиле всегда как в домне, — откроешь снаружи дверь, а на тебя как пахнёт жаром! Кто напрочь спалил пальцы, ероша ребенку волосы, а губы — раскаленным добела поцелуем страсти.