Роза ветров

И обращаюсь к тем моим коллегам, в ком силен дух научной любознательности и эстетической открытости. Вообразите: лед, вьющаяся поземка, темнота, непрекращающийся вой и стон ветра. И в этой темной пустыне одиночества — маленькая группка поэтов. Они голодны, они не будут есть еще несколько недель. На лапах у каждого из них под перьями на складке теплого живота лежит одно большое яйцо, оберегаемое таким способом от смертельного прикосновения льда. Поэты не слышат друг друга, не видят друг друга. Они лишь чувствуют тепло друг друга. Это — их искусство, их поэзия. Как вся кинетическая литература, она творится в молчании, но в отличие от других кинетических литератур эта почти неподвижна и невыразимо тонка. Дрожь пера, крохотное движение крыла, прикосновение, нежное, легкое, теплое прикосновение стоящего рядом. В невыразимо печальном черном одиночестве — утверждение. В отсутствии — присутствие. В смерти — жизнь.

Я получил значительных размеров дотацию от ЮНЕСКО и подготовил экспедицию. Имеются еще четыре вакансии. В Антарктику мы отбываем в четверг. Желающие отправиться с нами — добро пожаловать!

Д. Петри

Редакционная статья президента Ассоциации теролингвистики

Что такое язык?

Ответ на этот вопрос, центральный вопрос теролингвистической науки, был дан, можно сказать, эвристически самим существованием теролингвистики. Язык есть общение. Это аксиома, на которой базируются все наши теории и исследования, аксиома, из которой проистекают все наши открытия. О справедливости ее свидетельствуют успехи науки. Однако на другой вопрос, связанный, но не идентичный, вопрос «Что такое искусство?», мы пока не смогли дать удовлетворительного ответа.

Толстой в своей работе, названием которой служит этот самый вопрос, ответил ясно и убедительно: искусство тоже есть общение. Теролингвисты приняли подобный ответ без сомнений и перепроверок. Вот пример.

Почему теролингвисты изучают только животных?

Потому что растениям не свойственно общение.

Растениям не свойственно общение. Это факт. Следовательно, у растений нет языка. Очень хорошо, это следует из нашей базовой аксиомы. Но тогда у растений также нет и искусства. Однако погодите! Это уже следует не из базовой аксиомы, а из непроверенного вывода Толстого.

А что, если искусство не обязательно коммуникационно?

Что, если искусство может быть и коммуникационным, и некоммуникационным?

Мы сами — животные, активные, хищные; мы (что вполне понятно) ищем активное, свойственное хищникам, коммуникационное искусство и, находя, распознаем его. Развитие этой способности распознавать и умения ценить — наше недавнее, но славное достижение.

Однако необходимо признать, что, несмотря на огромные успехи, достигнутые теролингвистикой за последние десятилетия, мы только вступили в наш век открытий. И мы не должны становиться рабами аксиом. Нам еще предстоит вглядеться в раскинувшиеся перед нами более широкие горизонты. Мы еще не сталкивались лицом к лицу с потрясающим воображение вызовом, который бросает нам Растение.

Если некоммуникационное вегетативное искусство существует, нам следует переосмыслить самые основы нашей науки и изучить совершенно иную технику исследований.

Постичь искусство, например, красного дерева или тыквы посредством оценочных методов и технических средств, пригодных для понимания детективных сюжетов горностаев, эротических повествований бесхвостых амфибий или туннельных сказаний земляных червей, просто невозможно.

Весьма убедительно это доказали неудавшиеся попытки доктора Шриваса из Калькутты выявить лексикон подсолнечника при помощи фотографирования растения на кинопленку через определенные интервалы времени. Смелые, благородные попытки, но они были заранее обречены на провал, потому что доктор Шривас использовал кинетический подход — метод, пригодный для изучения коммуникационного искусства черепахи, устрицы или ленивца. Он считал чрезвычайно медленную кинетику растений — и только ее — единственной проблемой, требующей решения.

На самом же деле задача гораздо сложнее. Искусство, которое он искал — если оно существует, — будет некоммуникационным искусством и, вероятно, некинетическим. Возможно, что Время, столь важный элемент, матрица и мера всего известного нам искусства животных, никак не входит в искусство растений. Растения, возможно, пользуются такой мерой, как вечность. Кто знает?

Кто знает? Мы можем говорить лишь о том, что Искусство Растения, если таковое существует, совершенно отлично от Искусства Животного. В чем его суть, мы сказать не можем. Этого мы еще не знаем. И все же я с определенной долей уверенности предсказываю, что оно существует, что, когда мы его обнаружим, оно окажется не действием, а реакцией, не активным общением, а восприятием. Это будет форма искусства, прямо противоположная той, что мы знаем и признаем: впервые мы познакомимся с пассивным искусством.

Сможем ли мы познать его? Сможем ли когда-нибудь его понять?