Розаура Салседо

– Понятно, я не забыла вас, – продолжала красивая аргентинка, вместе с Клаудио направляясь в салон. – Человек, который дает такой ответ, уже нечто. В тот вечер мы не могли поговорить друг с другом. Сеньор Бустаменто так дружески овладевает своими гостями. Несколько дней спустя я уехала из Мадрида. Быть может, даже на следующий день. Наверное, не помню. Для меня прошлое очень мало значит. Я думаю только о завтрашнем дне. Но, верьте мне, я много раз вспоминала вас. Когда я слушаю музыку Вагнера, в памяти моей всегда встает лицо юноши, которого я видела всего раз в жизни, и я задаю себе вопрос: "Что вышло из мадридского Тангейзера? Вступил ли он в брак с Офелией, утомившись ждать Венеры?"

И красивая дама опять засмеялась, взглянув на идущего рядом с нею молодого человека. А его разбирала досада на ироническую любезность сеньоры де-Пинеда. В то же время сознание, что он около двух лет жил в ее памяти, льстило его самолюбию.

Когда они вошли в "холл", их окружила атмосфера, вибрирующая музыкой и насыщенная табачным дымом, с легким ароматом опия. Кресла и диваны были заняты людьми, родной язык которых был английский: ежедневная волна путешественников, останавливающихся на двадцать четыре часа в Авиньоне, осматривающих замок пап, фонтан в Воклюзе, воспетый Петраркой, и продолжающих свой путь на Прованс, к Лазурному берегу.

Розаура остановилась перед двумя квадратными рамочками, висевшими у входа в салон в уровень со взглядами проходящих. В одной из этих рамочек был маленький ключ; в другой – листок желтоватой бумаги, исписанной красными чернилами. Борха объяснил вдове историю обоих предметов.

Это здание было дворцом XVII века. Прежние конюшни были превращены теперь в "гаражи". Революция, присоединившая к Франции в 1792 г. древний город пап, превратила дворец в отель. В этом виде он существовал более столетия. Ключ, хранившийся в одной из маленьких рамочек, был ключом от комнаты в верхнем этаже, в которой жил некий артиллерийский капитан, по имени Бонапарте, которому покровительствовал всемогущий Робеспьер.

– Должно быть, он там жил до осады Тулона, когда метался и не знал, как начать свою карьеру. Быть может, он здесь сочинил единственную свою книгу: "Ужин в Бокеро" – нечто вроде политического романа. Бокеро очень близко от Авиньона.

А письмо во второй рамочке было написано маршалом наполеоновского двора хозяину отеля. Император часто вспоминал рагу из дичи, которое он едал в молодости, живя в Авиньоне, и знатное дворцовое лицо просило рецепт этого рагу, чтобы повар в Тюильри мог им воспользоваться.

Розаура посмотрела, сдвинув брови, на пожелтевший листок и сказала серьезно:

– Наверное, блюдо это не понравилось Наполеону в Париже. Никто не умеет так вкусно приготовлять кушанья, как молодость и бедность.

Маленький оркестр сопровождал разговоры приезжих, неутомимых путешественников, привыкших проводить вечера в "холле" отеля, в каких бы земных широтах они ни находились, не чувствуя желания выйти на улицу. День был создан для осмотра музеев и интересных памятников; вечер – для обеда, в "смокинге", или бальном платье, под легкую музыку. Курили, перелистывали журналы, или разговаривали с людьми, с которыми познакомились в подобном же отеле, на другом конце планеты.

Аргентинка и испанский юноша заняли два кожаных кресла, – низких и глубоких. Наступило время каждому рассказать, в свою очередь, почему он находится здесь.

Она недавно лишь приехала в своем автомобиле. Не может припомнить, сколько ночей уже провела в этом отеле. Это было неизбежное место отдыха в ее путешествиях из Парижа на Лазурный берег, где она имела роскошную "виллу", с тенистыми садами, у самого моря.

– Все меня здесь знают. Я – клиентка, приезжающая сюда много раз в году. Проведу здесь ночь я уезжаю на следующий день, так поспешно, так рассеянно, что даже не замечаю этих рамочек, о которых вы только-что рассказывали мне. И в этот раз будет то же самое. Я уеду завтра, как все эти англичане, или североамериканцы, которые одну ночь спят в Авиньоне, а на следующий день летят дальше. Завтра вечером, буду у себя дома и увижу море сквозь апельсинные и пальмовые деревья. А вы что тут делаете?

Борха, пробывший две недели в отеле, немного поколебался прежде чем ответить, и его лицо с тонкими чертами, смуглое и бледное, слегка покраснело. Наконец, он пробормотал, точно боясь, что повторится этот женский смех, – ласкающий, музыкальный, но несколько иронический:

– Я приехал из Мадрида для занятий, готовлю к выпуску книгу… Меня уже много лет интересует история одного моего соотечественника – авиньонского папы – дон Педро де-Луна. Но вам, сеньора, такого рода вещи не могут быть интересны. Это такая старина!

Она взглянула на него так же, как когда рассматривала письмо маршала наполеоновского двора. Голос ее звучал спокойно и серьезно:

– Меня интересует все, что говорит о труде, и выдержке; меня интересует всякая личность, имеющая идеал и умеющая добиваться своего.