Розетта

В тот день в Александрии, в день убийства Гарри Фэллона, женщины, чьи лица и фигуры были полностью скрыты одеждой, отвернулись, сделав вид, что ничего не происходит. В тот же день их глаза внимательно наблюдали из-за вуалей, наблюдали за английскими моряками, стучащими сапогами по битому камню, когда они проходили мимо, направляясь к гавани с телом англичанина. Моряки попытались пройти с телом по закоулкам. Но им преградили путь разъяренные арабы с блестящими глазами и клинками. Напряжение нарастало. Могло случиться все что угодно. Разгоряченные, потные матросы, победители, которые ожидали, что после битвы отдохнут несколько дней в пустынном, тихом порту Александрии, наслаждаясь местным колоритом, тоже были недовольны. Один из их капитанов был убит местным жителем. Им был отдан приказ забрать тело и немедленно покинуть улицы города. Особой радости от задания они не ощущали.

Матросы с самым решительным видом несли тело к кораблям. Угораздило же их застрять в этой дыре! Хоть и победили. «Вы только взгляните на этих шлюх в мешках», — сказал кто-то, когда они проходили мимо женщин в чадрах.

Много месяцев спустя разверзлись безрадостные чужие хляби небесные. Такое бывало в Александрии. Дождь шел, не переставая, с самого утра. Как только с далекого серого неба упали первые большие капли дождя, узкие улочки превратились в стремительные грязевые потоки. Но солдаты, одетые в красные мундиры, тянущие шесть или семь повозок, прокладывающие путь сквозь грязь и битый камень, который лежал повсюду, не роптали (по крайней мере, не больше, чем обычно), даже в дождь. Они всем сердцем ненавидели Египет; они никогда прежде не испытывали ничего подобного ни к одному месту в мире. Они застряли в Египте на много месяцев после славной битвы при Абукире. Теперь, однако, они покидали это забытое Богом место. Наконец они отправляются домой! На закате был отдан приказ собрать трофеи. Матросы надеялись найти что-нибудь для себя после всех этих месяцев, проведенных в чужой стране. Золото, о котором они слышали, и любопытные каменные статуи.

Странные угрюмые дома, казалось, со злобой нависали над ними с обеих сторон улицы. От их мрачного вида и без того хмурое небо казалось еще безрадостнее. Солдаты решительно шли вперед. Слышались лишь окрики капрала, шум дождя, топот сапог и поскрипывание телег, пробивающихся через грязь. Тут хриплый голос где-то за пеленой дождя начал выкрикивать молитву. «Аллах акбар… Аллах акбар…» Этот крик стал таким знакомым. Солдаты продолжали идти, несмотря ни на что, пригнув головы, стараясь не обращать внимания на этот странный, тревожный звук.

Все окна были закрыты чем-то, напоминающим металлические ленты. Невозможно было определить, дома жители или нет. Солдатам было не по себе, они постоянно озирались. А голос не умолкал. «Аллах акбар… Аллах акбар…» Но наконец недалеко от гавани они заметили огромный склад, к которому их послали. Снаружи уже были зажжены лампы, а внутри слышались возбужденные голоса.

— Cette antiquit'e, с est `a moi![7] — кричал французский генерал уже в десятый раз. Он пытался схватить большой предмет, обернутый циновкой. — C’est `a moi, absolutement. Je lavais trouv'ee, moi![8]

— Извините, сэр, но у нас приказ. Этот предмет, как и прочие в списке, но этот в частности, передается британской стороне согласно условиям капитуляции.

— Cochon[9], — выплюнул французский генерал. — Cochon!

Британский капитан и сопровождающий его британский чиновник были глубоко оскорблены. Они непременно доложат об этом. Не подобает офицеру и джентльмену вести себя подобным образом. Договор о репарациях был подписан, все было условлено.

— Воры! Ecoutez-moi![10] Воры! — кричал генерал. Внезапно он и некоторые его офицеры, несмотря на предостерегающие восклицания французских ученых, стоящих рядом, начали рвать циновку, в которую было бережно завернуто их сокровище. И пока англичане застыли в недоумении, французы успели порвать циновку и принялись раздирать яркую египетскую ткань, которая обнаружилась под ней. Обуреваемые яростью, французы изо всех сил толкнули плиту и опрокинули ее на каменный пол. Послышался глухой удар, и во все стороны брызнули каменные осколки.

— Вы только посмотрите! — сердито воскликнул английский офицер. — Это неслыханно! Вы повредили этот ценный памятник древности сильнее, чем его повредило время.

— Bon![11] — сказал французский генерал. — Он попадет в руки самой невежественной расы в мире — nation boutiquiers, нации лавочников! Какой им прок от него? Вы жили здесь, как мы? Изучали эти памятники годами, как мы? Non![12] Пускай лучше они сломаются. Потому что их заберут дикари!

Рука британского капитана дрожала на рукояти шпаги все время, пока он был вынужден выслушивать эти оскорбления.

Огромный камень безмолвно лежал на земле, храня свои секреты. На нем действительно были повреждения, но в основном они были получены задолго до настоящих событий. Несколько кусочков откололось по бокам, и сверху был отломан внушительный кусок.