Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой

Я думаю об Элле – матери, которая стала жертвой своего собственного отношения к материнству, и об Эйнав, которая тоже стала жертвой, но уже своей собственной матери. Чрезмерная близость – это иллюзия: она притягивает, дурманит, но и цена за нее непомерно высока. Я тоже была околдована ею; она ласкала, убаюкивала; и мне нужно было еще и еще – мне нужна была вся любовь, без остатка, на которую была способна моя мать; мне нужна была бесконечная, безграничная любовь. Позже, когда я поняла, чем это чревато для обеих, я была рада, что между мной и мамой такой – чрезмерной – близости все же не случилось. Наша связь – это связь двух женщин, двух матерей, и с годами разница между нами становится все меньше и меньше. Наши взаимоотношения знают подъемы и спады; мы то сближаемся, то отдаляемся в зависимости от тех обстоятельств, в которых мы находимся, и это нас абсолютно не смущает. Постоянными остаются любовь и строгая иерархия: она – навсегда мама, я – ее дочь, точно так же, как в наших отношениях с бабушкой, она – навсегда дочь, а я – внучка.

Когда я вижу мою маму, окруженную внуками, я снова и снова убеждаюсь, что каждая из нас занимает свое особое место, и как никто никогда не сможет заменить маму, так никто не сумеет заменить нам бабушку.

С любовью и благодарностью я преподношу эту книгу моей маме в надежде, что она послужит посредником между мной, мамой и бабушкой – тремя непростыми личностями, которые искали и нашли дорогу друг к другу.

Эпилог

Эйнав

Здравствуйте, Нири!

Не уверена, поняли ли вы, о какой Эйнав идет речь, когда прочли мое имя на конверте. Я – Эйнав Алрои, дочка Эллы Алрои, которая принимала участие в вашей группе «Превращения».

Я не имею понятия, что именно рассказывала моя мама о том, что произошло между нами. Я не знаю, что вы и остальные женщины из группы думаете обо мне, поэтому решила представить вам мою версию случившегося. Я предпочитаю не говорить об этом с чужими, чтобы лишний раз не обжечься. Каждый раз, когда я пыталась с кем-то поделиться, меня или обвиняли, или жалели, или в результате я еще и защищала мою «маму-злодейку». Вы, конечно, представляете, что история дочки, которая полностью прерывает отношения со своей матерью, вызывает у людей очень разную, часто крайне противоположную реакцию.

Но вы не совсем чужая, теперь вы знаете мою маму.

Я сомневалась, не попросить ли вас о встрече, но, в конце концов, решила написать: когда я пишу, я могу все спокойно обдумать, а в разговоре мне бывает тяжело сосредоточиться. Надеюсь, вас это не обидит.

Больше трех лет тому назад я окончательно прекратила какую-либо связь с моей мамой. Если честно, я не предполагала, что это зайдет так далеко. Я думала, что сделаю небольшой перерыв, а потом вернусь, как это бывало раньше.

Знаете, я уходила от мамы уже несколько раз, пока на этот раз не ушла окончательно.

Когда я была маленькая, я сбегала незаметно – никто, кроме меня самой, об этом не догадывался. Например, после школы я шла к моей подружке Орит и не спешила домой. Сначала я оставалась до ужина, затем просилась остаться ночевать. Мои самые длительные побеги приходились на выходные: тогда я ездила с семьей Орит на экскурсии или на пикник. Правда, это случилось максимум пару раз, и ночевки у Орит – столько же: мама не разрешала.

Но я продолжала это делать мысленно; представляла, что у меня другая семья – с папой, братьями, сестрами, собакой, бабушкой и дедушкой. Когда мы играли в «дочки-матери» и я оказывалась мамой, моя дочка почти всегда отправлялась в поездку с классом или в летний лагерь, а я помогала ей собираться и незаметно прятала ей в сумку маленькие подарочки. Но куда бы я ни отправлялась в моих фантазиях, звонок моей мамы возвращал меня домой. Телефонная трубка была ее ушами, которые улавливали меня на любом расстоянии, а телефонный диск – ее ртом, зовущим вернуться и как можно скорее.

Я всегда старалась скрыть от нее мою зависть к девочкам из, как мне казалось, нормальных семей, иначе в ее глазах появлялся этот потерянный взгляд, который и по сей день переворачивает мне душу. Ее глаза, ее темно-карие глаза, которые я получила от нее в подарок, всегда напоминали мне детей из как-то увиденных по телевизору кадров о детском доме во время войны. Там были лица детей разных возрастов, но у них у всех в глазах была такая тоска, что я запомнила это навсегда. Меня это потрясло. Но не из-за них. Меня это потрясло, потому что их глаза были глазами моей мамы; в них был взгляд потерявшегося ребенка, вернее, ребенка, потерявшего свою мать. И этот ребенок так никогда и не вырос.

Наверное, она боялась, что я вырасту и стану взрослее ее. Может, поэтому моя мама никогда не справляла мне дни рождения. Она говорила, что не любит принимать гостей и что терпеть не может пустую болтовню с родителями, которые приводят на праздник своих детей и ждут не дождутся, когда он кончится. Она говорила, что и ей никогда не устраивали дня рождения, а я молча злилась, потому что у нее не было мамы, которая могла все это сделать, а у меня есть!