Сама описанная процедура разрешения спора нас в данном случае не интересует, зато пристального внимания заслуживает выделенное мною выражение «человек здешнего государства», которое указывает на подданство и территориально-государственную принадлежность (в том же смысле, что и «здешний человек», упомянутый в той же статье). Важно отметить, что это первый случай употребления слова «государство» в законодательном памятнике: в Судебнике 1497 года его еще не было. Там упоминались только Московская и Новгородская земли (ст. 67), которые в совокупности составляли тогда основную территорию, подвластную Ивану III. Но вот в царском Судебнике 1550 года появляется слово «государство», причем с прилагательным «здешнее», которое придает всему выражению безличный смысл: «здешнее государство» никак не связано с особой государя, который в процитированной статье ни прямо, ни косвенно не упомянут.
Очевидно, обособление «государства» от «государя» быстрее отражалось в деловой письменности, чем в более традиционном летописном жанре. В сходном смысле слово «государство» употреблено и в законодательном акте конца XVI века — Уложении о холопах, изданном 1 февраля 1597 года: «
Конечно, определить точную дату, когда началось разделение понятий «государь» и «государство», едва ли возможно. Но зато основные вехи этой эволюции прослеживаются вполне отчетливо. Одна из них — середина XVI столетия, эпоха царского Судебника и Стоглавого собора (1551). В материалах Стоглава выражение «Российское царство» используется в том же безличном смысле, что и «здешнее государство» в Судебнике («по всем градом Росийскаго царствия»). Вторая веха — рубеж XVI и XVII веков, когда, по наблюдениям ряда исследователей, словосочетания «Московское государство» и «Российское царство» получили широкое распространение.
Со второй половины XVI века новая политическая лексика активно проникала в литературу различных жанров. В этом плане весьма показательна «Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков», написанная в 1580‐х годах участником героической обороны Пскова — местным иконописцем Василием. Хотя автор не отказывается от традиционного выражения «Русская земля», приметой времени в его сочинении является частое использование слов «царство» и «государство». Так, рассказ о походе царя в Ливонию (1577) предваряется в Повести фразой:
В та же времена на его государство прииде к нему, государю, весть от полунощныя страны Росийского его царства о насилии и нахожении <…> от Вифлянския земли немец.
Тогда же в его государство пришла к нему, государю, весть с северной стороны Российского его царства о нападении немцев из Ливонской земли.
А по возвращении царя в Москву, говорит Василий, слава об одержанной государем победе разнеслась «не токмо в Росийском его царстве, но и по всем окрестным царством и королевством».
Отмеченная тенденция получила дальнейшее развитие в эпоху Смутного времени, когда понятие «Русская земля» было окончательно вытеснено «Российским царством» (или «Московским государством»), с которым теперь отождествлялась Родина. О том, насколько глубоко идея государственности проникла в умы современников Смуты, можно судить уже по названиям произведений начала XVII века: «Новая повесть о преславном Российском царстве», «Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства», «Повесть о победах Московского государства» и т. д.
Особого внимания заслуживает первый из перечисленных публицистических памятников — «Новая повесть о преславном Российском царстве», написанная неизвестным автором в начале 1611 года. Примечательно, что, хотя к тому моменту на престоле уже полгода не было царя (после свержения Василия Шуйского летом 1610 года), сочинитель этого патриотического воззвания неоднократно использует выражение «наше государство». Так, превознося мужество защитников Смоленска, автор Повести восклицает: «И каково мужество показали и какову славу и похвалу учинили во