Рождение греческого полиса

Спору нет: греческие города лишь постепенно и, по-видимому, и в самом деле не ранее VII в. до н.э. стали настоящими урбанистическими центрами. Но стали они таковыми в силу естественного социально-экономического развития, важнейшими элементами которого были прогрессирующее отделение ремесла от земледелия и становление торговли как самостоятельного вида занятий. При этом было бы неверно отделять рождение полиса как гражданской общины от формирования города. На самом деле это был одновременный двуединый процесс. Ведь только с формированием города возникла та энергичная прослойка нового демоса, которая стала ферментом общенародного брожения против засилья знати, за построение гражданского общества, полиса. Ибо этот последний сформировался не исключительными усилиями аристократической элиты и даже не идиллическим взаимодействием знати и народа, а в ходе ожесточенной социальной борьбы, развитие которой, как правило, сопровождалось явлением тирании и другими эксцессами.

Важно учитывать и другую сторону экономического прогресса — совершавшееся бок о бок со становлением города, с ростом товарно-денежных отношений и частного богатства развитие рабовладения в его ярко выраженной античной форме, в виде рабства чужеземцев-варваров, захваченных на войне или вывезенных из-за границы. Старр недооценивает это явление: он не отрицает начавшегося использования—особенно в ремесленном производстве — покупных рабов-чужеземцев, но акцент делает на том, что в архаическое время даже это индустриальное рабство только еще делало первые шаги и вообще так никогда и не стало становым хребтом греческой экономики (industrial slavery never became the backbone of Greek economic life).[53] А между тем переключением — под давлением демоса — неизбежного в ту пору развития рабовладения с кабалы-соотечественников на рабство чужеземцев-варваров и было создано условие для единения свободных эллинов в гражданское общество. Игнорируя этот момент, Старр тем самым упускает из виду один из важнейших факторов становления полисного строя.

Что касается Финли, то он, в отличие от Старра, признает и безусловное засилье знати после устранения царской власти, и вызванные этим обострение социальных отношений и развитие кризиса в архаическом обществе, и практически повсеместное явление тирании.[54] Он подчеркивает также особенную роль среднего имущественного сословия - сравнительно зажиточных, но незнатных землевладельцев, с вкраплением купцов, судовладельцев и ремесленников, которые в качестве новой военной силы, пришедшей на смену аристократической коннице — гоплитского ополчения, стали главными носителями новых коллективистических, полисных начал.[55] Однако и для него тоже характерно умаление роли экономических факторов в становлении полиса, что находит выражение и в односторонней характеристике первоначальных полисов как простейших урбанистических — не экономических — центров, которые долго не выходили из этого своего эмбрионального состояния, и в утверждении чисто аграрного характера Великой колонизации в противовес мнению о ведущей роли торговых интересов, и, наконец, в абсолютном пренебрежении к теме рабства, поскольку-де это последнее приобретает значение только в классический и послеклассический периоды.[56]

Подобное игнорирование социально-экономического звена —важнейшего в системе факторов, определяющих историческое развитие,— оборачивается неполнотою логического ряда, неудовлетворительностью предлагаемого объяснения, в конце концов, форсированным решением проблемы. Фундаментальная причина возникновения полиса видится Старру в естественном стремлении людей к духовному единению, что у греков, при отсутствии внешней угрозы, привело к образованию свободного — без царя и (поначалу?) без укрепленного стенами города, как это было на Востоке, — гражданского сообщества, сплоченного общим сознательным подчинением закону. Однако Старр и сам чувствует недостаточность такого объяснения и потому, в конце концов, вынужден признать рождение полиса чудом, непостижимым проявлением греческого гения (its initial crystallization was virtually a miracle, one of the many marks of the Greek genius).[57]

В свою очередь Финли понимает, что полисный строй жизни у греков лишь отчасти может быть объяснен ссылкою на географические условия, поощрявшие существование отдельных независимых общин. Очевидно, была какая-то более основательная причина, а именно, указывает Финли, убеждение, что полис был единственной подходящей формой для цивилизованной жизни (clearly there was something far greater at stake, a conviction that the polis was the only proper structure for civilized life).[58] Однако истоки этого присущего грекам убеждения остаются у Финли невыясненными точно так же, как у Старра —природа их замечательного гения.