Рождение Клеста (СИ)

Нас с Мальком поселили как раз в простеньком таком конусообразном шалашике, а Солнышке выпала великая честь жить в самом ханском шатре. Мой друг аж зубами скрипел от злобы и лютой ревности, но ничего не мог поделать. Свидания нам запрещали; мы могли видеть девушку лишь случайно, издалека. Кого она там лечила?! — мы изнывали от замысловатых догадок. Я попытался разыскать и расспросить того командира отряда, который нас сюда затащил, но он мне никак на глаза не попадался, сколько я ни кружил по становищу. Наверное, опять ушёл в дальний дозор: никто мне ничего не сказал. То ли дикие степняки вообще наш язык не знали, то ли им говорить с нами было запрещено, но на мои расспросы все лишь мотали головами, улыбаясь или хмурясь.

Нам учинили допрос раньше, чем поселили в шалаш. Пытали Малька отдельно от меня, но мы-то легенду придумали заранее, до отъезда из последнего села: ехали к своим, в обход нихельцев, никого не трогали, а нас сюда насильно притащили. Разумеется, получившие по зубам степняки пытались выяснить: а не пришлось ли нам застать некое великое чудо явления потусторонних сил в сами-знаете-каком месте, на что мы с самым честным видом отвечали: да, мы там ночевали, слышали предрассветную битву и видели ужасный дым. Кажется, кто-то там разбудил дьявола — и мы исступленно осеняли себя знаком Пресветлого, выкатывая круглые глаза, наполненные бездумным ужасом. Малёк-лицедей при этом ещё и плевал себе под ноги, старательно растирая плевки подошвой, — чуть ли не рубаху на себе рвал от ворота, доказывая, какие там творились кошмарные ужасы.

Так как допрашивать нас с применением зверских пыток приказа не поступало (Хан ведь при авторитетном свидетеле пообещал поступить с нами по законам их гостеприимства), то нас оставили в покое, и мы зажили в полном неведении о том, кого ж там наша Солнышко лечит и с кем спит. Нам приносили мясо, белый горох (ну, это я сам придумал такое название этим крупным зёрнам, а как они на самом деле называются — не знаю), лепёшки, кислое молоко — жить, в общем-то, было можно. Только безделье тяготило, а тренироваться нам было нельзя: мы же прикидывались обычными беженцами…

За время нашего пребывания случилось одно яркое событие, взбудоражившее стойбище: возвращение охотников. Галдящая толпа сбежалась их встречать; мы тоже затесались в общий поток, благо от скуки совсем изныли, а других развлечений не предвиделось.

Кавалькада довольных охотников подъехала к лагерю. Они излучали торжествующую радость за много миль, издали приветствуя встречавших их соплеменников взмахами рук и копий. Степняки восхищённо вопили в ответ на каждый такой жест, особенно полуголые детишки: те аж подпрыгивали и приплясывали. Старики возносили хвалу известным им богам, благовейно проводя иссохшими ладонями по морщинистым лицам и задирая седые бороды к выцветшему от жары небу.

Через крупы коней были переброшены тела убитых животных. Таких навьюченных коней вели на поводу, без седоков и сёдел. Среди охотников я, удивлённый, узнал и Хана, хотя он и был выряжен в такой же бесцветный серый халат, как и другие воины, отличаясь от них лишь нагрудником с медными защитными пластинами. Хан безо всякого высокомерия приветственно махал рукой своим подданным, широко улыбаясь, обнажая крупные желтоватые зубы.

Убитую дичь стаскивали наземь и волочили на разделку. Туши оказались уже выпотрошенными и обработанные огнём: иначе на изнуряющей жаре быстро стухли бы. Голые по пояс работники умело их рубили тяжёлыми секирами с широкими лезвиями, торопливо разводили костры. Детишки крутились возле них, норовя умыкнуть кусочек мяса, отлетевший после удара секиры или же ловко срезанный своим ножичком — если только работник не успел врезать оплеуху, под злорадный хохот товарищей. Впрочем, эта забава быстро завершилась: пришёл злобный дядька с плёткой, гаркнул — и все пацаны мигом разбежались.

Через пару недель со дня нашего прибытия, когда мы совсем опухли от праздности, меня вызвали в шатёр Хана. Он восседал на тех же замызганных подушках, только вид его был явно благодушный — не то, что в день встречи. Никто меня сзади на этот раз не давил, но по бокам правителя стояли два грозных молчаливых воина, державшие руку на мечах у пояса и сверлившие меня зорким взглядом. Как нетрудно было догадаться по выражению их плоских лиц, наш язык они не знали ни бельмеса.

Как и в первый день, в шатре я не увидел ни смазливых танцовщиц, ни музыкантов, ни иных лицедеев. Имелось некоторое отличие, кроме расстановки охраны: вместо мяса рядом с Ханом стояло блюдо с оранжевыми сушёными фруктами.

Я поклонился:

— Вы желали видеть меня, повелитель?

— А-а-а-а-а, вот и гость дорогой пожаловал… Что ж, ты не врал мне: ваша женщина — действительно искусная целительница, — да пусть продлит небо срок её жизни на земле.

— Если это так, повелитель, — я уважительно поклонился, — то тогда мы можем продолжить дальше свой путь? Наша свобода — это и будет Ваша достойная награда. Вы давали мне такое слово в день нашей встречи.