Рождение Клеста

Но стража своё дело знала туго: он мигом оказался под кучей навалившихся тел. Я стоял спокойно и не дёргался, только появилось такое ощущение гадливости, что аж плюнуть захотелось.

— Ага, не нравится тебе правда, да? — возликовал Шпыняй. — Правда — она никому не нравится. Ну-ну, тут тебя быстро научат дисциплину уважать! Ещё, ещё ему врезать надо!

— Не мельтеши, — спокойно сказал ему Мясник, и Шпыняй мигом заткнулся. — Ну, и что вы на это теперь скажете, голуби?

Я пожал плечами:

— То же самое. Наш полк — разбили, а этого хмыря, — я кивнул на Шпыняя, — мы тоже рядом с собой не видели, когда нас в капусту рубили.

— И кому ж мне верить прикажете, а? — спросил Мясник вкрадчиво. — Двум солдатам, которые пришли сами по себе, или их командиру, который пришёл с целым отрядом?

— Не знаю, что принёс этот отряд. Мы вот четыре коня нихельских привели, и оружие трофейное. А они что?

— Вот то-то и оно, что у вас всё — нихельское. А позвольте спросить: где же ваше оружие, щиты и копья?

— Бросили. Они неудобные. Нихельские — лучше.

— Вот как, значит. Страна им оружие выдала, а они его бросили. Неудобное оно, значит, умники. А, может быть, вы — шпионы, а нихельцы сами дали вам оружие и коней, чтобы вам легче было добраться? Ну, что скажешь?

Моё сердце сжалось: вот ведь как повернул дядька…

— Нам никто просто так оружие не давал, — я набычился. — Мы его в бою взяли, и пять нихельцев убили.

— Мы не шпионы! — крикнул связанный разгневанный Малёк. Его ещё и за руки держали, полусогнув.

— Вон оно, значит, как, голуби мои, — Мясник даже глаза зажмурил, как кот. — Вы, стало быть, вдвоём пятерых нихельских конников убили. Ловкие какие. Может, ещё и пехоты сотню, а? Что ж мы с этой Нихелией возимся столько времени, если наши пешие новобранцы их кавалерию запросто бьют???

— Мы с другом учились в школе боевых искусств. Кое-что можем, уважаемый. Для нас пять человек, даже на конях — не проблема, — я даже слегка поклонился, как будто сам Учитель говорил моим языком.

— Ха, в школе они учились! Знаем мы эти фехтовальные школы: там дворянчиков учат спицами друг в друга тыкать, с политесом. Давай, рассказывай тут мне байки, — насмешливо парировал Мясник, изображая руками, как именно аристократы тыкают друг друга спицами.

— Ваши знания не достаточно полны, уважаемый- я снова поклонился, сам себе удивляясь. — У нас была не школа фехтования, а школа боевых искусств, для всех сословий. С Вашего позволения, мы могли бы доказать своё мастерство.

Дядька умолк, склонив голову на своей короткой шее — как он так сумел сделать, я и сам удивляюсь.

— Гм-м-м-м-м, — промычал Мясник и мотнул своей щёткой. — А ну-ка, ребятушки, тащите-ка этих молодчиков во двор…

Нас вывели на затоптанный двор, сами понимаете, не очень вежливо. Мне ещё и обидного пинка дали. По морде не били — и то спасибо. Через некоторое время нам сунули в руки палки, без гард, — почти что прутья. Напротив нас встали двое ухмыляющихся парней с копьями. Настоящими. С хорошо заточенными наконечниками.

— Ну-с, голуби мои, — сладко пропел Мясник, — раз вы у нас такие ловкие, то вот вам маленькая задачка по алгебре. Если вас на вертел не насадят, то, стало быть, про школу свою вы не врёте…

— Малёк, — прошептал я, — Пресветлым тебя прошу: не убей тут никого. И не калечь. Пожалуйста! Так надо…

Мой помятый друг стоял достаточно разозлённый, и я боялся за его тонкие чувства. Но Малёк не подвёл: мы никого не повредили. Конечно, от нас получили и древком копья по затылку, и палкой по заднице, но безо всякой излишней злобы. Мясник, предварительно отняв у нас захваченные копья и вернув их проигравшим, ввёл в схватку ещё парочку бойцов с мечами, но и они оказались битыми: кто-то зажимал мошонку, корчась на земле, кто-то растирал себе бедро, стоя на одном колене, кто-то просто лежал, разевая рот и выпучив глаза после удара тупым концом копья под дых. Мясник, видя ужас на лицах оставшихся воинов, у которых прямо на глазах за считанные мгновения разоружили и повергли четверых их товарищей, принял решение прекратить бесполезный цирк:

— Ну-ну, что-то можете… Ладно, посидите у меня пока.

Мы «посидели пока» ещё два дня, хлебая противную баланду, от которой отвернулась бы иная свинья. Но, раз остались живы, то грех жаловаться. Потом Малька вызвали на одиночный допрос, а после него сразу, без задержки, потащили и меня.

Мясник сидел подозрительно задумчивый, прямо-таки в философском трансе. Я невольно весь сжался.

— Ну-ка, птичка голубь, расскажи подробно, как вы до города добирались…

Я оттарабанил ему трогательную историю всех наших приключений, не упоминая странного попутчика, Ханыгу — как я его назвал.

Дядька кивал отрешённо, стукая кончиками пальцев по столешнице, всеми сразу. По окончании моего рассказа он вытащил золотой и бросил на стол:

— Узнаёшь?

Я равнодушно пожал плечами: может — мой, а, может, и не мой. Я не художник, и монеты различать не умею.

— У тебя при обыске изъяли. Или скажешь, что не твой?

— Раз у меня — значит, мой.

— А откуда у вас, солдатики, золотые монеты водятся? Скажи-ка на милость.

— Обменял, чтобы мелочь не таскать.