Рождение Клеста

Сильно пахло овчиной, как в жилище степняков: печку устилали бараньи шкуры, и зимние тулупы тут тоже делали из таких шкур, пропитывая их кислыми растворами. На стене висели в чехлах ножи, самой разной длины и ширины, как у иной девицы в спальне по стенам развешаны всяческие рюшечки и цветные бантики. Красовались и луки, причём такой мастерской работы, за какую в городе содрали бы немыслимые деньги, и в армии мы таких тоже не видели: древко собрано из двух разных материалов различной гибкости, плотно подогнанных друг к другу по всей длине, — при этом на древке имелся и отдельный захват для руки с направляющей для стрелы. Т. е., стрелу не требовалось накладывать на палец, как обычно: для этого была специальная ложбинка на захвате, повторяющем контуры пальцев стрелка, сжимавшего оружие.

Увидел я на стене и висящий меч — настоящий, а не народную поделку. Ножны, конечно, простые деревянные, не вычурные, — ну, так тут на параде красоваться не нужно. А поясной ремень у него — кожаный, а не льняной, и даже с медной пряжкой. Хм, значит, вот у него где настоящее оружие, а тот косырь, что мы видели, — так, вроде прутика — собак отгонять или колбасу порезать.

Все рукоятки и захваты потемнели от ладоней и выдавали солидный возраст оружия.

Наверное, у старосты имелись сыновья, а иначе, зачем ему такой разнообразный арсенал, каким можно укомплектовать армейский десяток?

На стене также красовались два старых небольших ковра, закопчённых временем — явный признак местного зажиточного человека. То, что в городе обыденность — тут, в полудикой степи, уже шик и роскошь. Один из луков висел поверх ковровых узоров, т. е. хозяин показывал, что он для него представляет большую ценность и заслуживает уважительного внимания гостя.

Между тем, мазанка — это ведь небольшое жилище, не деревянное и не каменное. Не разваливается — и ладно. Дом старосты также не являлся исключением: в гостевой комнате, где мы сидели, за три шага можно пройти от стены до стены, и никак не устроишь тут массовую пьянку с разухабистыми плясками. Всё оружие, что мы видели, красовалось у нас, можно сказать, под самым носом: только руку протяни — и обязательно ухватишь что-нибудь смертоносное.

Как и подобает приличному хозяину, нас, гостей, угощали. Жена старосты принесла нам овечьего сыра, лепёшки, яблоки, копчёную буженину и отправилась готовить чай. Местный командир (а как его иначе назвать, такого вояку?) совершенно не переживал за то, что его супруга работает, и её нет за столом, и жевал поданное кушанье, подавая нам пример. Детей он, кстати, из дома сразу выгнал — у нас, таким образом, получался чисто мужской разговор.

Староста, срезав с буженины очередной ломтик ножом, с которым и на скворога ходить можно без боязни, отправил его в рот:

— И куды ж вас несёт, горемыки? — спросил он, насмешливо жуя.

— Мы хотим к своим выйти, — честно ответил я, так как врать о том, что мы у степняков собираемся лекарями работать, было бы верхом глупости, а никаких иных наших селений в этих краях даже Ухват не мог припомнить. — Дать полукруг, а потом снова пойти на север.

И я даже рукой этот полукруг в воздухе изобразил. Хозяин хмыкнул, покачивая тесаком и смачно причмокивая едой:

— Это вы глупо придумали. В мирное время мы тут ходили без опаски, и даже со степняками торговали. А сейчас они вас наверняка ограбят и убьют, а девку вашу… ну, там уж как ей повезёт.

— Неужели так непременно ограбят? У нас и взять-то нечего: денег — ни гроша.

— Лошадь возьмут — хотя бы на мясо. Кстати, вы конину их вяленую, обваленную в острых специях, пробовали когда-нибудь? Нет? А зря. Прекрасная закуска, между прочим. Вот вашу конягу они как раз и завялят.

И он откусил лепёшку.

— А проскочить никак невозможно? Ну, должен ведь быть где-то безопасный путь: мы же не сквозь их степь идём, нам ведь в другую сторону…

— Проскочить — можно. Если Пресветлый позволит. Нет сейчас нигде безопасной дороги: везде могут или нихельцы оказаться, или степняки. Только армию нашу тут нигде не найдёшь, а вот сброда всякого — хватает. Тех же дезертиров, которые боятся и свою армию, и нихельскую, а кушать им тоже хочется. Они тоже сюда идут — от войны подальше.

Староста (или, вернее сказать, атаман?) снисходительно на меня поглядывал, прожёвывая пищу: городские, неразумные — что ж с них взять-то? По ходу разговора появилась его немногословная супруга, принесла самовар и так же молча удалилась — я её даже не запомнил. Хозяин набулькал себе кипятка и отставил горячую кружку остужаться.

— Нам обязательно нужно дойти к своим, — твёрдо сказал я и демонстративно тоже отчекрыжил себе мяса от рульки своим ножиком: одним сыром мужик сыт не будет.

Атаман пошевелил своей бородкой:

— Неволить не могу. Я вас предупредил.

— Спасибо.

— Что ж, — он прихлебнул чай. — Для гостей комната переночевать найдётся, а завтра мы вам дорогу покажем.

Малёк жадно ел и хлебал чай, не встревая в наш шибко умный разговор. Он полностью доверялся мне и своей судьбе.