Рождение клиники

Этот переход к индивиду наши современники видят в установлении "сингулярного обсуждения" и формы наиболее сжатой формулировки старого медицинского гуманизма, столь же старого, как человеческая жалость. Безмозглая феноменология понимания примешивает к этой плохо связанной идее песок ее концептуальной пустыни; слабо эротизированный словарь встречи" и пары врач-больной" простирается к желанию общения в той же мере, насколько недомыслие бледных возможностей - к матримониальной задумчивости. Клинический опыт - это первое в западной истории открытие конкретного индивида на языке рациональности, это грандиозное событие в отношении человека к самому себе, а языка к вещам - был быстро переведен в простое, не концептуальное столкновение взгляда и немого тела, в нечто, вроде контакта, первичного по отношению к любому рассуждению, свободного от всех языковых затруднений, в котором два индивида помещались в общую, но не взаимообращаемую ситуацию. В своих последних потрясениях так называемая свободная медицина взывает в свою очередь к благосклонности открытого рынка, к старым правам клиники, понятым как своеобразный контракт и молчаливый пакт, передаваемый человеком человеку. С этой точки зрения пациенту предоставляется возможность присоединения в разумной мере - не слишком много и не слишком мало - к общей форме научного протокола. "Чтобы иметь возможность предложить каждому из наших больных наилучшим образом приспособленное к его болезни и к нему самому лечение, мы стараемся подобрать к его случаю объективную и завершенную идею, мы собираем его личное досье (его "наблюдение"), всю совокупность сведений, которыми мы о нем располагаем. Мы "наблюдаем его" точно так же, как мы наблюдаем за звездами или лабораторным опытом"[5].

Чудеса совсем не так уж просты: изменение, которое позволило и которое все еще позволяет "постели" больного становиться полем исследования и научного дискурса - не неожиданно воспламеняющаяся смесь старых привычек и древней логики или знания со странным чувственным соединением "такта", "взгляда" и "чутья". Медицина как клиническая наука появилась в точно определенных условиях, с ее историческими возможностями, областью собственного опыта и структурой своей рациональности. Они формируют конкретное a priori, которое можно теперь сделать очевидным, может быть потому, что рождается новый опыт болезни, предлагающий тому, что ранее отвергалось, возможность исторического или критического решения.

Но для обоснования дискурса о рождении клиники необходим обходной маневр. Согласен, это странный дискурс, так как он не может опереться ни на современное сознание клиницистов, ни на повторение того, что они когда-то могли сказать.

Весьма возможно, что мы принадлежим к критической эпохе отсутствия основополагающей философии, о котором нам напоминает в каждый момент господство и неизбежность: эпохе разума, которая непоправимо отделила нас от обычного языка. Для Канта возможность критики и ее необходимость были связаны через некоторое научное содержание - вплоть до факта существования познания. Они были связаны до наших дней - и Ницше-филолог о том свидетельствует - самим фактом того, что существует язык, и что в речах, бесчисленно произнесенных людьми - будь они разумными и бессмысленными, демонстративными или поэтическими - смысл облекается в форму, отклоняющую нас, руководя нашим ослеплением, но ждет в темноте наше сознание, чтобы проявиться и начать говорить. Мы исторически обречены на историю, на терпеливое конструирование дискурса над дискурсом, на задачу слушать то, что уже было сказано.