Она вышла за мной, как Фатима, тихонько прикрыла дверь, но в коридоре, где мы остались одни, окрысилась, как гигантский пацюк-мутант из лондонского метро:
– Зачем?
– На работу? – спросил я. – Ингрид, мне тоже совсем не нравится система, когда крупные компании берут на работу хакеров, которые нанесли им вред. Частенько немалый вред. Как бы поощряется их преступная деятельность… Но в нашем прогнившем демократическом мире берется в расчет только то, что эти мерзавцы тем самым как бы доказали свой высокий уровень программирования. Понимаешь?
Она сказала зло:
– И у корпораций нехватка кадров?
– Именно, – ответил я. – Даже при более высокой зарплате, чем у государственных структур. Практичный бизнесмен считает, что лучше такому платить высокое жалованье, а он пусть вредит конкурентам.
Она воскликнула шокированно:
– Ты что? Это ж поощрение таких негодяев!
Я сказал тусклым голосом:
– В нашем мире критерии хорошего и плохого намеренно размыты. Мерзавцев в прошлом значении уже нет, а есть приличные современные люди той или иной степени порядочности. Которая, кстати, тоже анахронизм.
Она сказала почти с болью:
– Как же это мерзко…
– Смотри на другой аспект, – предложил я. – Хорошего программиста вырастить из офисного планктона очень трудно, долго и дорого. Потому чаще стараются переманить друг у друга высоким жалованьем и льготами. Или вот предоставлением богатого выбора: в тюрьму или к нам на работу.
Она сказала усталым голосом:
– Ладно, я не согласна, но босс – ты. Тебе и отвечать. А я еще и притоплю, если тебя будут топить не совсем в чистой воде… Уверен, что у нас все прошло гладко и больше не наедут?
– Эти? – переспросил я. – Нет. Мы не только охрану перебили, но и самих хакеров… То есть организация больше не существует. Так что этот вопрос закрыт.
Она всмотрелась в мое лицо.
– Но все равно ты как-то не ощутил… облегчения.
– Ингрид, – ответил я нехотя, – эти хитрожопые не единственные на свете, кто пытался жить за чужой счет. Мы себе еще наживем врагов!.. Потому запомни, официально у нас никакой самостоятельности, а лишь выполняем приказы ГРУ. Все претензии к ним. Если даже поймут, кто был.
– А как сделаешь, чтобы не поняли?
Я хмыкнул.
– Оставим следы, указывающие на ЦРУ. Те мерзавцы везде лезут, если судить по сериалам, а народ верит, что так и есть. Хоть и говорит, что не верит. Или на МИ-шесть, пусть им нервы подергают.
– А на сигуранцу можешь?
– Все можем, – заверил я. – Пусть обиженные разбираются со всеми разведками мира!..
– А мы в сторонке? – спросила она. – Знаешь, как это назвалось раньше?
– Мы живем в настоящем, – напомнил я, – и смотрим в будущее. Я знаю, как это называется сейчас. Сейчас этим способом пользуются не только все разведки мира, но и рядовые граждане. Так что не надо мне, трансгуманисту, о защите памятников старины!.. Пойдем обедать. Если аппетита нет, посмотришь, как я красиво и с чувством прекрасного ем, а то и жру.
Она поморщилась, но пошла рядом.
Аппетит у меня поубавился, хотя поесть все еще люблю, чего раньше за собой не замечал. Будучи трансгуманистом, потреблял необходимые белки, клетчатку, витамины, следил за гормональным состоянием, а что хорошо прожарено и по какому рецепту изготовлено, презрительно и высокомерно пропускал мимо ушей.
Нельзя быть мужчиной и любить вкусно поесть, это уже не мужчина, а мужик. Есть вообще опустившиеся до того, что сами готовят и выкладывают фото в инстаграм и соцсети, всерьез гордясь своими достижениями.
В печати время от времени появляются фото генномодифицированных свиней, коров или овец, в самом деле чудовищно уродливые туши, животные страдают от собственного веса и долго не живут, хотя производителям мяса долгая жизнь и не нужна, молодое мясо вкуснее и нежнее…
У меня же рост мускулатуры прекратился, да она и не была затронута в ходе генной модификации, просто я восстановил прежний вес и прежние объемы, а вот нервная ткань, как чувствую, продолжает расти, прокладывать новые пути, укреплять старые связи, ремонтирует ослабевшие дендриты и аксоны, вызывает массовое рождение глиобластов.
А это привело к тому, что стал слышать намного лучше, даже инфра- и ультразвуки, зрение к темноте приспосабливается за секунды…
Ингрид сказала недовольно:
– Ты хоть слышишь, что я говорю?
– Слышу, – ответил я.
– А чего не отвечаешь?
– Так вопроса не было, – напомнил я. – Ты делилась информацией. Я принимал к сведению. Хотя, на мой взгляд эстета, ты просто красиво и музыкально щебетала, а я любовался тембром твоего голоса. У тебя меццо-сопрано, знаешь?.. Могла бы петь в Большом театре, а вместо этого рявкаешь на меня, как лесное чудовище на Красную Шапочку… Тебе пирожок дать?
– Иди ты со своим пирожком. Как-то слишком быстро ты оборзел… То был совсем ботаник, муху не мог обидеть, а теперь даже не знаю, что на тебя нашло!
Я подумал, ответил со вздохом: