Инцидент исчерпал себя достаточно быстро, и вскоре, мы покинули негромко шуршащий вагон, выйдя на конечной его остановке. Высокие, белоснежные здания центра города, рассмотреть которые я не успела по причине крайней увлеченности несущим меня омнибусом
, сменились на небольшие, плоские дома, утопавшие в зелени дворов. Мы проходили мимо детских садов, в которых, на открытых лужайках, ограниченных лишь невысокими, деревянными заборчиками, резвилась ребятня, наполнявшая напоенный солнцем воздух громкими криками и смехом, уступали дорогу тяжелым повозкам с большими колесами на стальных шинах, тяжело стучавших по камням мощеной мостовой, сменившим гладкую поверхность каменных плит центральной части Сталлионграда – волокущие их двойки и даже шестерки пони совершенно не напоминали тех усталых работяг, тянущих похожую лямку по всей эквестрийской земле. Сосредоточенные, напряженные, они выглядели очень важно, с горделивым недоумением поглядывая на всех, кто шел мимо них, не обремененный никаким полезным грузом, словно бы удивляясь, как это вообще возможно – идти, не волоча ничего тяжелого, не выполняя какой-либо полезной работы? И таких морд становилось все больше. Я все чаще и чаще замечала, как на нашу группу начинают поглядывать с тщательно скрываемым недоумением, а иногда – и раздражением. Наверное, все эти вожатые, механики, грузчики-ломовики[253] и прочие пони, с крайне занятым видом цокавшие по серым камням, не одобряли подобного времяпровождения, и я постаралась быстренько придать себе хоть сколь-нибудь занятой вид, но тщетно – вокруг было столько всего интересного! Мой взгляд скользил от здания детского сада, выстроенного в форме звезды, и радующего мой глаз ровными линиями стен из нежно-бежевого, облицовочного кирпича, к невысоким столбам, возле которых возились бригады механиков, с помощью лестниц заменявших в них исчерпавшие свою магию кристаллы – повсюду, куда ни падал мой взор, виднелось торжество прямых линий, иногда, доходившее до грубой утилитарности неокрашенного, обнаженного, еще сохранившего следы опалубки бетона, видневшегося на стенах какого-то административного здания, из которого, через открытые окна, до нас долетало странное позвякивание и стук, похожий на щелчки клавиш пишущих машинок. Вскоре, от такого разнообразия интересных вещей, моя шея начала ныть, а переполненный мочевой пузырь – требовать к себе все большего внимания, но к счастью, город закончился – без предупреждения, без всякого намека на остатки какой-либо стены, и через какое-то время, мы уже шагали по грунтовой дороге, усеянной настоящим ковром из опавшей хвои. Склонившиеся над нами сосны негромко потрескивали, качаясь под колышущим их вершины ветерком, и золотистые солнечные лучи, пронизывая насквозь проснувшийся после долгой зимней спячки бор, весело искрились на капельках смолы, выступавшей из-под чешуйчатой коры высоченных исполинов. Не утерпев, я сбегала за ближайшее дерево, долго умащиваясь за ним так, чтобы не быть увиденной с дороги, но, к несчастью, попала крупом прямо в муравейник, полный красных от злости муравьев, не преминувших искусать тупую кобылу, нагло смывшую их многодневные труды. Рассвирепев, я не осталась в долгу, и с сердитым рычанием умирающей таксы разворошила весь этот рассадник древней цивилизации муравьев, как и тараканы, переживших сразивший людей катаклизм, поставив, таким образом, жирную точку в спорах ученых по поводу преимуществ и недостатков двух форм жизни. Гордая победой, я, все же, возвращалась к терпеливо поджидавшим меня соратникам гораздо быстрее, нежели скрывалась за деревьями, и еще долго почесывалась, вспоминая недобрым словом жгучих, словно клещи, насекомых.