Рождение Люцифера

– Более чем убедительным, – ответил Дронго. – Иначе зачем полковнику держать там документы убитого им гастарбайтера? Хотя уже вторая экспертиза, проведенная по нашей просьбе, подтвердила, что в случившейся аварии был виноват и ваш сын. Он ехал на слишком большой скорости, а грузовик просто занесло на скользкой дороге.

– Я не понимаю, зачем вы приехали. Чтобы обвинить моего сына и обелить этого убийцу? – покачал головой Мухамеджанов.

– Нет. Никто не собирается обвинять вашего сына. Он всего лишь превысил скорость. Мы собираемся обвинить вас, господин Мухамеджанов, – ровным голосом проговорил Дронго.

Фазиль откинулся на спинку кресла и криво усмехнулся:

– Что за бред?

– Это не бред. Я внимательно просмотрел пленку с записью банкета, когда в Москве открылся филиал банка вашего друга Бориса Райхмана. Это было на сорок третий день после смерти вашего сына. Вы уже отметили его сороковой день, но тяжесть случившегося все еще давила на ваше сознание. Это сразу заметно, достаточно посмотреть на пленку. Вы сидите опустошенный, мрачный, раздавленный. Начинает выступать Райхман. Он говорит о своих успехах, целует свою жену. Вы реагируете очень своеобразно – поднимаете голову и как-то особенно брезгливо морщитесь. Очевидно, в тот момент вы презираете своего многолетнего друга, у которого такая жена.

– А я должен его уважать, когда он подкладывает свою жену под этого молодого самца? – зло поинтересовался Мухамеджанов. – Все знают об этом, а на банкете молодой альфонс сидит рядом с его женой. Вы же видели пленку, так почему не говорите, что Роман Керышев сидит рядом с женой Бориса и даже гладит ее руку? Хорошо, что не ногу. И я после смерти сына должен терпеть подобное бесстыдство?

– Потом выступают Делия и ее сын. Он играет на гитаре, а она поет, и вы снова поднимаете голову, – спокойно продолжал Дронго, не реагируя на выпад хозяина дома.

– Да, – выдохнул Мухамеджанов, задыхаясь от ненависти, – и я снова поднимаю голову, чтобы посмотреть на этого ублюдка. Вы видели его отца? Этого напыщенного индюка, который вечно просил денег либо у меня, либо у Бори Райхмана, потом бросил Делию и уехал куда-то в Казахстан? И вот мой мальчик, который учился за рубежом, погиб, а сын этого ублюдка живет и играет на гитаре… Это несправедливо, нечестно, неправильно!

– И поэтому вы решили отправить его в тюрьму?

– Я вам этого не говорил.

– Но вы так сделали, поручив это полковнику Бежоеву, которому заплатили большие деньги. И еще поручили ему найти и убрать убийцу вашего сына, – безжалостно продолжал Дронго.

– А вы как поступили бы на моем месте? – ощерился Мухамеджанов. – Сидели бы и оплакивали своего сына, надеясь на наше правосудие? Ждать, пока они найдут этого сбежавшего гастарбайтера?

– Мне сложно ответить на ваш вопрос, – признался Дронго, – но я могу попытаться понять ваше состояние и ваши поиски этого водителя. Хотя он совсем не убийца, а просто несчастный человек. Но все остальные ваши «подвиги»… Я рассказал о них Кродерсу, но он мне не поверил. Ему так не хочется верить, что за всеми этими неприятностями стоял его бывший друг. Он даже предположил, что деньги, которые мы нашли у Бежоева, вы заплатили ему за возможное убийство…

– Все так и было, – неожиданно признался Мухамеджанов, – это были деньги за то, чтобы найти убийцу моего сына. И ни один суд присяжных не посмеет меня за это осудить.

– И потом вы решили, что нужно заодно и всем остальным показать, что значит несчастье и счастье в этой жизни, – продолжал Дронго. – Кродерса вы едва не разорили, перекупив у него землю. Сделали все, чтобы отнять клинику у Старовских, и нашли молодого оболтуса, который подменил цифры отчета, из-за чего уволили Охмановича. Вы даже заплатили этому альфонсу Роману Керышеву. Вернее, заплатил погибший полковник Бежоев, который везде представлялся как Моисеев. Вас не смутила подобная связь с человеком, которого вы так презираете. И Керышев согласился взять деньги. Все это было сделано по вашему заказу и на ваши средства. Я могу узнать, почему?

– Вы же видели пленку, – изменившись в лице, ответил Фазиль. – Тогда почему спрашиваете? На сороковой день они пришли выражать мне соболезнования, а через три дня уже пели и плясали, словно ничего не произошло…

– Вы считаете, что ваши друзья должны были носить вечный траур по вашему погибшему сыну, как и вы?