– Тайде, что с тобой?
Он много раз задавал ей этот вопрос, Агата обычно молчала, качая головой, а в уголках глаз показывались слезы. Однако Император не отступал. Он повторял это раз за разом, с неизменным терпением, какое едва ли можно было ожидать от человека, развязавшего кровавую и почти что самоубийственную войну с магами, «чтобы только отомстить за какого-то щенка!», как выразилась однажды Сежес – уже после заключения мира.
– Мой Император… нам нельзя оставаться вместе. Правитель Мельина оторопел. Он привык к беспрекословному подчинению, но еще больше привык к своей Тайде, следовавшей за ним неизменнее, чем даже тень; наверное, это было уже выше обычной людской любви – постоянная, абсолютная потребность видеть её, говорить с ней, обнимать, чувствовать рядом ежеминутно, ежесекундно, днем и ночью; рассказывать ей и слушать ее, единственную, кто мог понять.
– Почему, Тайде? Я обидел тебя? Стал невнимателен? Но ты должна меня простить – столько дел, надо поднимать Империю, не дать вспыхнуть новой войне, следить за Разломом… – Император не имел никакого опыта общения с женщинами, и неудивительно его воистину смешное предположение, что подруга – неважно, какой расы! – примет в качестве оправданий за небрежение какие-то там государственные дела!
Его остановил слабый взмах тонкой кисти.
– О чём ты… любимый. Я понимаю, что тебе предстоит сделать. Я молю Силу Лесов, если только она согласна прислушаться ко мне, ниспослать тебе удачи. Но… Разлом… твари, из него приходящие… это кара, и в том числе – мне.
– Что ты вбила себе в голову? – воскликнул Император. – Разлом появился потому, что…
– Потому что те, кто рвался сюда, знали – мы сами хотим погибнуть, – очень серьёзно возразила Агата. – И шли на запах смерти, как псы за зверем. Это была наша смерть, Император, смерть, которая чисто случайно промчалась мимо – но даже беглое касание ее гибельно, Мы все равно умрём, только не быстро, а медленно и мучительно, и кто знает, сколько ещё миров мы потянем за собой…
– Сеамни, о чем ты? – Император схватил её за плечи, судорожно притянул к себе – ему показалось, что его Тайде безумна.
– Нет, я не лишилась рассудка, – прошептали ему губы прямо в ухо. – Разве ты забыл, что я была Видящей? Деревянный Меч – это огромные сила и власть… которые навек впечатываются в того, кого Меч пусть даже ненадолго, но признал своим хозяином. Я не хотела принять это, отмахивалась, не обращала внимания… Но, конечно же, зря. Не в силах простой Дану противостоять тому, что создано гением целой моей расы. Мы гниём, Император, гнием заживо… мы прокляты Судьбой, потому что один раз избегли гибельного ее замаха… а мне и подавно нельзя быть с тобой, нельзя любить тебя, потому что… на мне столько крови, я убивала людей твоего народа…
– Все мы убиваем на войне. – Император попытался обнять сё покрепче, однако Сеамни с неожиданной ловкостью вывернулась из его рук.
– Это была не война! – со слезами в голосе выкрикнула она. – Это было убийство безоружных! И не просто убийство – мучительство! Без цели, без смысла – просто чтобы насытиться чужими мучениями!.. И это Судьба нам тоже запомнила. Белая Тень… она пришла за мной.
– Что за чушь?! – не выдержал Император, однако Сеамни его уже не слушала.
– Я знаю… я знаю… я чувствую… она идёт сюда, ко мне… не пускай ее, не отдавай меня ей!!! – Из груди Сеамни вырвался отчаянный не то стон, не то вопль, и она обмякла в руках Императора, потеряв сознание.
– Лекаря! – рявкнул повелитель Мельина, осторожно опуская на постель почти невесомое тело.
За пологом шатра послышалось уставное «Повиновение Империи!» и быстро удаляющийся топот ног.
После распри с Радугой у Императора не осталось чародеев-целителей – хотя старый Гахлан, уцелевший в суматохе, клялся всем святым, что не держит на Императора зла, что на его месте он, Гахлан, наверное, поступил бы точно так же и теперь покорнейше просит допустить его, неизменного преданного старого Гахлана, вновь к пользованию персоны его императорского величества, – Император неизменно отвечал категорическим отказом.
Глаза Сеамни закатились, дыхания не чувствовалось, сердце, казалось, тоже перестало биться. Император в ярости сорвал с пальца кольцо с чёрным камнем – когда-то талисман Силы, после окончания войны с Радугой перстень отчего-то утратил свою мощь; Император поймал несколько злорадных взглядов Реваза и Сежес и не сомневался, что это – дело их рук.
Перчатка! Где перчатка! Да вот же она, на своём привычном месте…
Император рывком вдел в неё левую руку. По телу тотчас разлилось приятное тепло, словно кисть правителя погрузилась в нагретую ласковым солнцем воду.
«Ты хорошо умеешь убивать, – подумал Император, впервые обращаясь к загадочному подарку козлоногих, точно к живому существу. – Так, может быть, поможешь и воскресить?»
Перчатка, разумеется, не ответила – да и как бы она смогла? Однако Императору почудилось слабое движение, на самой грани доступного его чувствам – слабое движение Силы, которое очень хотелось принять за молчаливый кивок.