Рождение неолиберальной политики

Близость позиций немцев и Генри Саймонса, экономиста первой чикагской школы 1930–1940-х годов, наглядно показывает, что неолиберализм изначально формировался в ином историческом и полемическом контексте, чем тот, который сформировался в послевоенных Соединённых Штатах. Сходство Саймонса 1930-х годов с немецкими предтечами социальной рыночной экономики обнаруживает, что неолиберализм Фридмена, настаивавшего на том, что рыночные решения социальных проблем предпочтительнее организованного сверху социального государства, представлял собой более радикальное направление по сравнению с позициями многих его европейских друзей и коллег в Обществе Мон-Пелерен 1950–1970-х годов. Немецкие неолибералы, по мнению Птака, заслуживают признания прежде всего за то, что первыми подняли социальный вопрос, указали на связь между правовым и конкурентным порядками и «приняли во внимание деструктивный потенциал рыночной экономики»[332]. Ни Фридмен, ни Хайек почти никогда не затрагивали тему негативного влияния мощного разрушительного потенциала капитализма. Далее, Саймонс разделял с немцами стойкое убеждение в большой важности антимонопольного законодательства, чего не признавали Фридмен, Аарон Директор и Эдвард Леви, декан юридического факультета, в конце 1940-х — начале 1950-х годов принимавший участие в финансировавшемся Фондом Волкера проекте исследования свободного рынка по теме монополий[333]. В противоположность Германии и другим частям Европы, специфические исторические, культурные и географические особенности США — особенно глубоко укоренившийся культ сугубого индивидуализма в духе «дикого Запада» — тоже сыграли роль в формировании особого интеллектуального климата и сделали страну благодатной почвой для более радикальной версии неолиберальной политической теории.

Пример Германии произвёл глубокое конструктивное впечатление и на английских наблюдателей — прежде всего потому, что представлял собой первый успешный политический эксперимент с неолиберальными идеями. Будущий глава группы консультантов по экономической политике Маргарет Тэтчер в 1979–1982 гг. Джон Хоскинс отмечал, что «великий Эрхард» отказался от валюты, навязанной союзными державами, и в июне 1948 г. ввёл, вопреки возражениям оккупационных властей, немецкую марку. Правительство христианских социалистов Аденауэра стояло у власти с 1949 по 1963 г., а затем до 1966 г. пост канцлера занимал Эрхард. Политика Эрхарда, по мнению Хоскинса, стала настоящим источником вдохновения, поскольку он «создал эффективную экономику без какого бы то ни было экономического или торгового протекционизма»[334]. Будущие министры финансов при Тэтчер Джеффри Хоу и Найджел Лоусон тоже высоко оценили немецкую модель. Хоу «получил представление» о том, что такое «социальная рыночная экономика», и был заинтригован сочетанием свободного рынка и социального рынка; этот принцип он отождествил с консервативной программой «одной нации», которая вновь была принята на вооружение в Англии и переформулирована в 1950-х годах радикальными молодыми консерваторами (см. следующую главу)[335]. Лоусон назвал главными особенностями двух экономик, которыми он более всего восхищался в 1950–1960-х годах, «динамизм» США и «систему Эрхарда» в Западной Германии[336]. Эти мнения разделял ещё один будущий министр финансов от консерваторов, Норманн Ламонт[337].

Захват регуляторов, теории общественного и рационального выбора

Эти разноплановые явления — подъём неолиберальных идей и практическое применение неолиберальных программ в США и в Германии в послевоенные годы — имели общую основу в виде наработок, сделанных в 1930–1940-е годы в Австрии, Германии, Швейцарии, Франции и Англии. В результате к концу 1950-х годов сформировалась отчётливо узнаваемая система идей. Связь свободы с рынком, рациональностью и личным интересом послужила питательной средой для других учёных, продвигавших неолиберальные идеи в новые сферы. Третье идейное направление в развитии политического неолиберализмав 1950–1960-х годах в США тоже возглавили учёные, испытавшие влияние чикагской школы.