Рождение новой России

Характерно, что самозванцы появлялись и пользовались популярностью в определенной социальной среде. Это были в первую очередь однодворцы, потомки «старых служб служилых людей», составлявшие довольно большой процент населения на юге и юго-востоке Европейской России. Служившие ранее, в XVII в., «по прибору» фактически так же, как дворяне, служили «по отечеству», они в своей массе все больше сближались с государственными крестьянами, все более ощущали на себе тяжкую длань крепостнического государства и все чаще сталкивались с перешедшим на них в наступление дворянством. Но недавнее их «служилое» состояние еще было свежо в памяти, и многие из однодворцев еще думали сохранить хотя бы правовой status quo.

Отсюда узость социальной базы их движения. Так, например, ориентировавшийся на однодворцев. Кремнев имел в виду лишь их интересы, проходя мимо чаяний и стремлений крестьян, которыми он даже обещал одаривать своих приверженцев.

Выступления самозванцев и сама идея самозванства возникали и развивались на определенной социальной почве, и их питательной средой, кроме однодворцев, были главным образом рекруты, солдаты, сержанты, капралы, казаки — донские, волжские, исетские и пр. Объяснение этого явления следует искать в том, что эти «служивые» люди, привыкшие к «службе государю», прежде всего были носителями идей наивного монархизма, облекаемых в реальную оболочку действий «правильных», «настоящих», «хороших царей» из своей среды. Не случайно придет пора, и казацкий эпос запечатлеет самозванного царя «Петра Федоровича», тогда как крестьянство и работный люд будут помнить в первую очередь не «Петра Федоровича», а именно Пугачева.

Самозванство в своей основе было хотя и специфическим, но все же проявлением классовой борьбы народных масс против своих угнетателей. Не случайно и последняя в истории крепостной России крестьянская война была также связана с самозванством, ее предводитель был очередным, не первым и не последним, «императором Петром III».

Классовая борьба в России в XVIII в. принимала и такие своеобразные формы, как «богохульство» 60-х годов, от которого ведут свое начало духоборы и молокане. Возникшее вереде тамбовских и воронежских однодворцев, оно охватило впоследствии работных людей и часть низшего духовенства. Несмотря на уродливую, религиозную оболочку, «богохульство» с его отрицанием официальной церкви, суда, рекрутчины, государства, с его осуществляемой на практике идеей общности имущества и братства являлось движением не просто антицерковным, но и антикрепостническим.

Вместе с тем следует отметить, что, в отличие от многих стран средневековой Западной Европы, в которых классовая борьба народных масс, и прежде всего крестьян, принимала религиозную оболочку, в России религиозные мотивы сами по себе не являлись стержнем классовой борьбы.

Русский крестьянин и работный человек, казак и солдат находили союзника не в лице «еретиков», не ревнителей «старой веры», толковавших «от евангелия» и призывавших вернуться к «апостольским временам», к идеям раннего христианства. Этим союзником был трудовой люд нерусских народностей царской России, как православных, так и мусульман, буддистов и язычников.

Классовая борьба крестьян и работных людей Поволжья, Прикамья и Приуралья — татар, мордвы, чувашей, марийцев, удмуртов, мишарей (мещеряков) — по своим формам мало чем отличалась от той борьбы, которую вели русские крестьяне и работные люди. Несколько отличались формы социальной борьбы трудового люда, характерные для башкир, калмыков и казахов, что было обусловлено спецификой их хозяйства и политического устройства. При этом следует иметь в виду чрезвычайно важную особенность классовой борьбы нерусского населения востока и юго-востока европейской части России и прилегающих к ней степей: антифеодальная, антикрепостническая борьба нередко переплеталась с национальной, освободительной. Поэтому часто в освободительной борьбе, особенно в начале рассматриваемого нами периода, в Башкирии на авансцену выступали интересы феодальной или полуфеодальной, полупатриархальной верхушки, выступавшей под национально-реакционными лозунгами. С течением времени характер освободительной борьбы менялся, социальные мотивы начинали играть решающую роль.

Трудящиеся массы коренного населения Поволжья, Прикамья и Приуралья все больше сближались с переселявшимся сюда, быстро растущим и к 60-м годам XVIII в. уже численно превосходившим местное население трудовым русским людом.

Царские власти, чиновники и офицеры, духовенство и купечество, дворяне и заводчики несли татарам и башкирам, чувашам и мордве, удмуртам и марийцам гнет и бесправие, поборы и притеснения, нищету и тяжелые повинности, что нередко сочеталось еще и с насильственным обращением в православие.