Рождение огня

Стою там, держа лук наготове, и никак не могу отделаться от чувства, что происходит что-то странное, причём это касается Пита. Вспоминаю всё, что случилось с того момента, как прозвенел гонг, пытаясь найти источник беспокойства. Сначал Дельф снимает Пита с его стартового диска. Потом тот же Дельф заставляет сердце Пита вновь забиться после удара силового поля. Мэгс кидается в туман, чтобы Дельф мог нести Пита. Наркоша бросается и закрывает его собственным телом от атаки обезьяны. Схватка у Рога была короткой, но и там — разве Дельф не отразил копьё, направленное в Пита, при этом дав Энобарии всадить нож в его, Дельфа, бедро? Вот и сейчас Джоанна задерживает его под предлогом нарисовать другую карту, лишь бы не пустить его в рискованную прогулку по джунглям...

Словом, нет сомнений: по совершенно недоступным моему пониманию причинам некоторые из победителей всеми силами стараются сохранить ему жизнь, хотя это зачастую и означает ставить на карту свою собственную.

Нет, ума не приложу, что происходит. Во-первых, это моя работа — охранять Пита. Во-вторых, в чём смысл? Только один из нас выживет. Почему же они сделали такой выбор — спасать Пита любой ценой? Что такого мог им сказать Хеймитч, чем он их подкупил, что они ставят жизнь Пита выше своих собственных жизней?

Мне хорошо известны причины моего собственного выбора. Питер мой друг, и спасти его — это мой способ ведения войны с Капитолием, способ борьбы с этими ужасными Играми. Но если бы меня с ним ничто не связывало, что тогда могло бы меня заставить спасать его, рискуя собственной жизнью? Конечно, он храбр, но мы все не робкого десятка, раз умудрились выжить в Голодных играх. Конечно, в нём живёт множество достоинств, которые трудно не заметить, и всё же... Вот когда ко мне сама собой приходит мысль о том, чт'o Питер может делать такого, с чем мы, другие, не справимся. Слова. Он умеет пользоваться словами. На обоих интервью он несколькими словами перечеркнул усилия всех остальных участников. И, может быть, как раз эти его основные достоинства — доброта, порядочность и мужество — могут привлечь на его сторону массы, нет, даже не массы, а всю страну, и ему для этого достаточно сказать лишь несколько слов.

Я помню, как когда-то размышляла на тему о том, что именно таким даром должен обладать лидер нашей революции. Неужто Хеймитчу удалось убедить других победителей в том, что способность Пита увлекать словом с большей пользой послужит делу борьбы против Капитолия, чем все наши чисто физические усилия? Не знаю... По-моему, ожидать такого самопожертвования от некоторых трибутов — это чересчур. То есть, мы же тут о Джоанне Мейсон говорим! Но какое ещё объяснение может быть тому, что они идут на всё, только чтобы спасти жизнь Питу?

— Кэтнисс, где там твоя трубочка? — спрашивает Дельф, рывком возвращая меня к действительности. Я обрезаю лиану, крепящую желобок к моему поясу и протягиваю его Дельфу.

И вдруг слышу крик. Полный такого ужаса, такой муки, что у меня кровь стынет в жилах. Как мне знаком этот голос! Я роняю желобок, забываю, кто я, где я и что со мной, знаю только, что мне надо к ней, защитить её, спасти... Я очертя голову бегу на звук её голоса, не взирая на опасности, продираясь сквозь лианы и ветви, снося по пути всё, что мешает мне добраться до неё.

До моей младшей сестры.

24.

«Где она? Что они с ней делают?»

— Прим! — выкрикиваю я. — Прим!

В ответ — только ещё один вопль непереносимого страдания. «Как она сюда попала? Почему она тоже часть Игр?»

— Прим!

Лианы полосуют мне лицо и руки, ползучие растения хватают за ноги. Но я всё ближе к ней. Ещё ближе. Уже совсем близко. Пот заливает лицо, и уже поджившие раны, оставленные кислотой, опять начинают жечь. Я задыхаюсь, пытаясь извлечь из жаркого, влажного воздуха хоть крупицу кислорода, но, кажется, его там вообще не осталось. Прим издаёт ещё один звук — крик такой невероятной потерянности и отчаяния, что я даже вообразить себе не могу, что они такое с нею сделали, чтобы заставить её так кричать.

— Прим!

Я прорываюсь сквозь стену зарослей и оказываюсь на маленькой полянке. Звук повторяется, доносясь откуда-то сверху, прямо надо мной. Что такое? Резко запрокидываю голову: неужели они привязали её к дереву? В отчаянии обшариваю взглядом ветви, но ничего не нахожу. «Прим?» — жалобно повторяю я. Я слышу её, но не могу видеть.

Раздаётся очередной крик, и теперь мне становится ясно, откуда он исходит. От маленькой чёрной птички с хохолком, сидящей на ветке в трёх метрах над моей головой. И вот тогда до меня начинает доходить.

Это сойка-говорун.