Рождение огня

Вот, снова это чувство! То самое, что пронзило меня когда-то — всего только один раз. В прошлом году, в пещере, когда я пыталась выпросить у Хеймитча немного еды для нас. Я целовала Пита тысячу раз в течение тех Игр и после. Но только один-единственный поцелуй шевельнул что-то в самой глубине моего существа. Только он один сделал так, что мне захотелось большего. Но тогда у меня на голове вскрылась рана, и Пит заставил меня лечь.

В этот раз ничто и никто, кроме нас самих, не может нам помешать. И после нескольких попыток заговорить, Питер сдаётся. У меня внутри разгорается пожар, из груди он распространяется по всему телу, пробегает по рукам и ногам до самых кончиков пальцев, заполняя всё моё существо. Но после этих поцелуев не остаётся чувства удовлетворения, как раз наоборот — жар во мне разгорается всё сильней и сильней. Я-то думала, что я просто эксперт по голоду, но этот голод для меня — что-то совершенно новое и ошеломительное.

И только первый раскат электрической бури — разряд, ударяющий в высокое дерево в полночь — приводит нас в чувство. Молния будит и Дельфа — тот с криком садится, его пальцы вгрызаются в песок. Он пытается успокоиться, внушая себе, что какой бы кошмар ему ни привиделся, это лишь сон.

— Не могу больше спать, — говорит он. — Одному из вас пора отдохнуть. — Только сейчас он, кажется, замечает выражение наших лиц и то, как мы сплелись в объятии. — Или вам обоим. Я могу подежурить один.

Но Питер не хочет оставлять его.

— Это слишком опасно, — говорит он. — Я не устал. Ложись поспи, Кэтнисс.

Я не простестую: мне нужно как следует выспаться, если хочу, чтобы от меня был какой-то толк; ведь мне предстоит тяжёлая работа — сделать так, чтобы Пит остался в живых. Я без возражений даю ему проводить меня туда, где спят другие. Он надевает цепочку с медальоном мне на шею, затем кладёт руку на то место, где мог быть наш ребёнок.

— Знаешь, из тебя получится замечательная мать! — говорит он. Целует меня в последний раз и уходит обратно, к Дельфу.

То, что он вновь начал ссылаться на ребёнка, говорит о том, что время нашего тайм-аута истекло и мы теперь снова в Игре. О том, что он знает: публика станет недоумевать, почему он не использовал самый неотразимый аргумент из своего арсенала. Тот, с помощью которого можно манипулировать спонсорами.

Но, растягиваясь на песке, я размышляю: может, он имел в виду нечто большее? Напоминал мне, что, может, как-нибудь, когда-нибудь я смогу завести детей с Гейлом? Ну что ж, если он действительно это имел в виду, то он ошибся. Потому что, во-первых, иметь детей никогда не значилось в моих планах.

А во-вторых, если одному из нас и суждено стать родителем, каждому ясно, что это должен быть Питер.

И задрёмывая, я пытаюсь вообразить себе волшебный мир, где-то там, в будущем, где нет ни Голодных игр, ни Капитолия... Место, похожее на тот луг из песни, что я напевала Руте, умирающей на моих руках. Где ребёнок Пита был бы в безопасности.

25.

Я просыпаюсь с восхитительным, хоть и недолгим, чувством счастья, которое каким-то образом связано с Питом. Говорить о счастье в таких обстоятельствах — полный дурдом. Судя по быстроте развития событий, со мной будет покончено в течение следующих суток. И это ещё будет наилучшей возможной развязкой — если до этого я смогу убрать с пути всех остальных претендентов на победу, включая себя самоё, и таким образом обеспечить Питу венок победителя в Триумфальных Играх. И всё равно — чувство, которое я испытываю, так неожиданно и так чудесно, что я не хочу, чтобы оно исчезало, цепляюсь за него — пусть побудет со мной ещё хоть несколько мгновений!

А затем секущий песок, раскалённое солнце и зудящая кожа возвращают меня к действительности.

Все уже на ногах и наблюдают за приземляющимся на берег парашютом. Нам опять прислали хлеб. В точности то же самое, что и накануне. Двадцать четыре булочки из Дистрикта 3. Значит, всего тридцать три. Каждый из нас берёт по пять штук, в запасе остаются восемь. Никто об этом не упоминает, но восемь идеально разделятся без остатка после того, как первый же из нас умрёт. Почему-то при свете дня весёленькая шуточка насчёт того, кто останется есть булочки, теряет всю свою соль.

Как долго ещё продержится наш союз? Думаю, никто не ожидал, что за такой короткий промежуток времени количество участников так сократится. Что, если я ошибаюсь насчёт того, что остальные защищают Пита? Может, всё вышло чисто случайно? Или, может, всё это была лишь стратегия — завоевать наше доверие, а потом запросто разделаться с нами? А может, рассчитывают на то, что я не пойму, что происходит... Хотя стоп, какое там «может»! Я действительно не понимаю, что происходит. А раз так, то нам с Питом пора смываться.