Рождение огня

Вчера площадь после порки Гейла очистилась так быстро! Но может это потому, что все мы чувствуем себя бессильными, беспомощными и не знаем, с какого конца приняться за дело?

Нам нужен кто-то, кто направлял бы нас и внушал веру в свои силы. И, уж конечно, это не я! Может быть, я и способствовала разгоранию мятежа, но вождём восстания может быть только человек твёрдых убеждений и беззаветной храбрости. А моим убеждениям только один день отроду, и мне ещё работать и работать, чтобы преодолеть свою трусость. К тому же, вождь должен быть способен увлечь людей словом, а из меня какой оратор...

Словом! Питер — вот кто умеет говорить так, что люди ловят каждое его слово! Он, я уверена, мог бы двинуть массы, если бы поставил себе такую задачу. Но, скорее всего, эта идея ему и в голову никогда не приходила.

Внизу мать и Прим хлопочут у постели больного. Судя по выражению его лица, действие лекарства ослабевает. Я настраиваюсь на очередной скандал, но стараюсь говорить спокойным голосом:

— Что, разве нельзя дать ему ещё дозу?

— Дам, если нужно будет. Сначала мы попытаемся обойтись обёртыванием снегом, — говорит мать. Она уже сняла с Гейла повязки. От его спины исходит поток жара. Мать накрывает воспалённую плоть чистой простынёй и кивает Прим.

Та подходит, перемешивая что-то в большой чаше. Это «что-то» выглядит как снег, но почему-то окрашено в нежно-зелёный цвет и издаёт приятный, свежий запах. Снег для обёртывания. Прим аккуратно распределяет содержимое чаши по простыне. По-моему, я слышу, как шипит измочаленная кожа Гейла, соприкасаясь с тканью, пропитанной подтаявшей снежной массой. Его глаза в замешательстве распахиваются, и он издаёт вздох облегчения.

— Какое счастье, что снега у нас предостаточно, — усмехается мать.

Я раздумываю, каково это — залечивать раны после порки в середине лета, в жарищу, когда даже вода в кране нагревается.

— А что ты делала в тёплые месяцы?

Между бровей у матери появляется складка:

— Отгоняла мух, — хмуро говорит она, а у меня при мысли об этом желудок в узел скручивается.

Мать заворачивает немного снежной массы в носовой платок и даёт мне. Стоит только приложить холодный компресс к рубцу на щеке, как боль отступает. В первую очередь, конечно, рана немеет от холода, но и травяная настойка, добавленная матерью, тоже успокаивает воспаление.

— Ой, как хорошо. А почему ты вчера не положила на Гейла снег?

— Раны должны были немного затянуться, — отвечает мать.

Ну что ж, ей лучше знать. Моя мать — мастер своего дела. Я чувствую угрызения совести за вчерашнее, за то, что обзывала её всякими словами, когда Хеймитч и Пит вынуждены были волоком тащить меня с кухни.

— Прости. За то, что орала на тебя вчера.

— Я слышала и похлеще, — отвечает она. — Люди плохо переносят, когда кто-то, кого они любят, страдает.

Кто-то, кого они любят! От этих слов язык у меня отнимается, как будто его тоже завернули в снег. Конечно, я люблю Гейла. Но какую любовь имеет мать в виду? А что я сама имею в виду, говоря, что люблю Гейла? Не знаю... Вчера, когда меня переполняли чувства, я поцеловала его. Но он наверняка этого не помнит. Или помнит? Надеюсь, что нет, не то всё только ещё больше запутается. Какие могут быть поцелуи, когда все помыслы надо направить на восстание? Я слегка встряхиваю головой, чтобы прояснить мозги.

— А где Пит? — спрашиваю.

— Пошёл домой, когда мы услышали, что ты встала. Не хотел оставлять хозяйство без присмотра во время бури, — отвечает мать.

— Интересно, он нормально добрался? — Когда на дворе буря, можно в трёх соснах заблудиться.

— Почему бы тебе не позвонить ему и не спросить?

Я направляюсь в кабинет, в который после встречи с президентом Сноу предпочитаю заходить как можно реже. Набираю номер, и спустя несколько гудков Пит берёт трубку.

— Привет. Хотела только узнать, нормально ли ты добрался домой, — говорю я.

— Кэтнисс, я живу через три дома от тебя.

— Да-да, конечно, но погода дрянь и всё такое... — бормочу я.

— Со мной всё в порядке. Спасибо, что позвонила. — Долгая пауза. — Как Гейл?

— Ничего, помаленьку. Мама и Прим делают ему обёртывание снегом.

— А как твоё лицо? — спрашивает он.

— Мне тоже приложили компресс из снега, — говорю. — Ты Хеймитча сегодня ещё не видел?

— Видел. Вусмерть пьян. Но я затопил ему печку и оставил хлеба, — отвечает Пит.

— Мне нужно поговорить с... с вами обоими. — Сказать больше я не осмеливаюсь — все наши телефонные разговоры наверняка записываются на плёнку.

— Думаю, надо подождать, пока буря не уляжется, — возражает Пит. — Всё равно до того, как всё не успокоится, ничего особенного происходить не будет.

— Не будет, — соглашаюсь я.