— Ближайший к горе клан — Северные Волки. Пусть они захватят Велена со свитой и приведут к нам. Их вождь испробовал гостеприимства дренеев. И хотя Северные Волки не мешали нам, я не припомню, чтобы они нападали на дренеев. Так мы убьем двух птиц одним камнем: захватим главаря дренеев и проверим преданность вождя Северных Волков общему делу.
Нер'зул чувствовал, как две пары глаз впились в него: маленькие карие глазки ученика и огромные пылающие очи господина. Предложенное Гул'даном казалось мудрым. Но почему так неохота соглашаться?
Сердце билось неровно, на лбу шамана выступил пот. Наконец решился сказать — и обрадовался, услышав свой голос, неожиданно сильный.
— Я согласен. Это хороший план. Подай мне перо и пергамент — я уведомлю Дуротана о его долге.
Глава 10
Сказанное в письме не оставляло выбора. Вздохнув, Дуротан передал пергамент жене. Дрека пробежала глазами по строчкам, зарычала тихо.
— Нер'зул — трус, решивший взвалить бесчестье на твои плечи, — сказала вполголоса, чтобы не услышал ожидающий снаружи гонец. — О встрече просили его, не тебя.
— Я обещал подчиняться, — также вполголоса ответил Дуротан, — Нер'зул оглашает волю предков.
Дрека задумчиво покачала головой. Солнечный зайчик скользнул по стене шатра, лег на ее лицо, высветил высокие скулы, сильный, упрямый подбородок. Дуротан глянул на любимую — и дыхание перехватило. Как хорошо, что есть она среди хаоса и безумия, сошедшего вдруг на орочий народ! Тронул ее лицо осторожно острокогтым пальцем — она улыбнулась.
— Супруг мой, я не уверена, что могу доверять Нер'зулу, — промолвила чуть слышно.
— Но мы оба доверяем Дрек'Тару, а он подтвердил сказанное Нер'зулом. Дреней умышляют против нас. Нер'зул пишет: Велен хочет проникнуть в священную гору!
Вождь Северных Волков снова внимательно перечел письмо.
— Хорошо, что Нер'зул не хочет убивать Велена. Возможно, когда мы захватим их, сможем переубедить, заставим объяснить, зачем так упорно желают нашей гибели. Быть может, удастся договориться о мире?
От этой мысли стиснуло сердце. Хоть и чудесна жизнь с Дрекой, и власть над могучим кланом приятна, но разве не приятней было бы жить, как жил отец: охотясь на лесных и полевых зверей, танцуя под луной на празднике Кош'харг, слушая легенды и полагаясь на бдительную заботу предков?
Хоть и не говорил жене ничего о детях, был доволен, что она до сих пор не понесла.
Детям сейчас нелегко. У них украли детство, взвалили груз взрослых забот на плечи, еще недостаточно крепкие для него. Если Дрека понесет дитя, наследника либо наследницу придется тренировать вместе со всеми детьми — потомство вождя должно разделять участь прочих. Вождь сделает и сам то, чего требует от других, но хорошо, что свое дитя не приходится подвергать такому.
Дрека смотрела, сощурившись, будто мысли читала.
— Ты ведь раньше встречал Велена. И до сих пор не смог примириться с тем, что принявший тебя под своим кровом, спасший тебя, разделивший с тобой пищу умышляет погубить тебя. Я видела твои сомнения — ты еще не избавился от них.
— Да, не избавился. Может, и к лучшему, что схватить его выпало мне. Велен, конечно, вспомнит тот день. Может, со мною ему будет легче договориться, чем с Нер'зулом. Хотелось бы мне увидеть Веленово письмо.
— Конечно, мы б из него узнали очень много, — заметила Дрека, вставая, и вздохнула.
— Я скажу гонцу: передай господину — пусть не тревожится. Клан Северного Волка исполнит обещанное.
Встал и шагнул к выходу из шатра, зная, что Дрека с тревогой смотрит вслед.
Велен носил фиолетовый кристалл у сердца.
Красный и желтый лежали обочь сидящего в медитации пророка, мягким сиянием окрашивая алебастровую кожу. Четыре оставшихся камня размещались в разных местах земли дренеев, помогая своей мощью народу изгнанников. Но с фиолетовым не расставался.
Его сила раскрывала разум и душу — и ощущалась так, будто он сообщался напрямую с наару. Медитируя с этим кристаллом, Велен всегда чувствовал себя чище, сильнее, утонченнее, восприимчивее. Хотя каждый из семи кристаллов был драгоценен и могуч, пророк дренеев ценил более всех фиолетовый.
Прислушался, стараясь различить слабый шепот К'ер, но не смог. Горько и досадно, и поделать нечего.