Рождение разума. Загадки нашего сознания

Такой «побег» особенно поощряется в Калифорнийском университете в Сан-Диего — место почтенное и в то же время удивительно современное. Его программу по неврологии Национальная академия наук США считает лучшей в стране. Если добавить сюда Солковский институт (Salk Institute) и Институт нейрофизиологии Джералда Эдельмана (Gerry Edelmans Neurosciences Institute), то концентрация неврологов в «долине нейрона» Ла-Холья[14] получится самой высокой в мире. Я не представляю себе более стимулирующей среды для того, кто интересуется работой мозга.

Наука особенно привлекательна, когда находится в младенческом возрасте, когда исследователи все еще движимы любопытством, пока она не стала рутинной работой «с девяти до пяти». К сожалению, теперь это уже не подходит для большинства таких успешных областей науки, как физика элементарных частиц или молекулярная биология. Сегодня можно часто встретить статью в журналах «Science» или «Nature», написанную 30 авторами. Меня это не радует (догадываюсь, что и авторов тоже). Это одна из двух причин, по которым меня инстинктивно притягивает традиционная неврология, где можно задавать наивные вопросы, начиная с первичных принципов — очень простых вопросов, приходящих в голову даже школьнику, но которые могут смутить и эксперта. Это сфера, где все еще возможно проводить «ремесленные» исследования в стиле Фарадея и приходить к удивительным результатам. Безусловно, многие из моих коллег вместе со мной видят в этом шанс возродить золотой век неврологии — век Шарко, Джона Хьюлингеа Джэксона, Генри Хэда, Лурии и Голдстейна.

Вторая причина, по которой я выбрал неврологию, представляется более тривиальной — та же, по которой вы купили эту книгу. Нас, как человеческих существ, больше интересуем мы сами, чем что‑либо другое, а эти исследования приводят к сердцевине вопроса о том, кто мы есть. Неврология увлекла меня после обследования моего самого первого пациента в медицинском институте. Это был мужчина с псевдобульбарным[15] параличом (разновидность инсульта), который попеременно то бесконтрольно плакал, то смеялся каждые несколько секунд. Меня поразила такая быстрая смена состояния человека. Я гадал, был ли это невеселый смех, «крокодиловы слезы», или он действительно попеременно чувствовал радость и печаль, подобно маниакально-депрессивному больному, только в сжатом виде?

Позже в этой книге мы не раз будем задавать такие вопросы: что вызывает фантомные боли; как мы формируем образ тела; существуют ли универсальные художественные законы; что такое метафора; почему некоторые люди «видят» музыкальные звуки в цвете; что такое истерия и др. На некоторые из этих вопросов я отвечаю, но на остальные могу дать исключительно уклончивый ответ, как, например, на такой большой вопрос: «Что такое сознание?».

И все‑таки, невзирая на то, нахожу я ответы или нет, если лекции вызывают у вас желание узнать побольше об этой волнующей области знаний, они более чем оправдают свою задачу. Подробные сноски и библиография, приведенные в конце книги, должны помочь тому, кто хочет погрузиться в эту тему глубже. Как написал мой коллега Оливер Сакс в одной из своих книг, «настоящая книга — это сноски».

Я хотел бы посвятить эти лекции моим пациентам, которые безропотно вытерпели многие часы обследований в нашем центре. Из разговоров с ними, невзирая на их «поврежденные» мозги, я всегда узнавал больше нового, чем от моих просвещенных коллег на конференциях.

Глава 1. Фантомы мозга

История человечества за последние 300 лет была отмечена серьезнейшими сдвигами в мышлении людей, которые мы называем научными революциями. Эти сдвиги оказали глубокое влияние на наше видение себя и своего места в космосе. Сначала была революция Коперника — он дал нам представление о том, что наша планета вовсе не является центром мироздания, а лишь вертится вокруг Солнца. Затем была дарвиновская революция, завершившаяся идеей, что мы не ангелы, а только безволосые приматы, как однажды заявил Томас Генри Хаксли в этом самом зале. И третья революция — это открытие «бессознательного», сделанное Фрейдом, — идея, в соответствии с которой, даже несмотря на наши заявления об ответственности за собственную судьбу, в основном поведение людей управляется множеством мотивов и эмоций, едва ли осознаваемых ими. Одним словом, наша сознательная жизнь — не что иное, как произвольная рационализация поступков, которые на самом деле мы совершаем по другим причинам.