Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке

Однако в сентября 1743 года Неплюев обратился к Коллегии иностранных дел с предложением не содержать больше сыновей хана в городах у внешних границ государства. Вместо этого, по мнению Неплюева, необходимо в будущем даровать ему и его семье «милость» императрицы и привезти их в Санкт-Петербург ко двору. Это давало несколько преимуществ: можно не принимать в расчет набеги родственников, так что заложников больше не нужно охранять. Кроме того, больше не нужно было запрещать им выходить в город, и дети хана могли бы получить соответствующее их статусу воспитание и образование («чтоб <…> во всяком надлежащем по состоянию их обучении и сведении были»)[418].

Таким образом, упреки родственников хану в том, что он отдает своего сына, «приготовив его как животное», были бы исключены[419]. Оренбургская комиссия освободилась бы от многих трудностей, сопряженных с содержанием заложников, и от связанных с этим столкновений с родственниками, а хан даже мог бы изложить свои пожелания через сына при дворе[420].

Вопрос о том, насколько серьезно Неплюев относился к тому, чтобы заложник получил в Петербурге соответствующее образование, остается открытым. Другие его высказывания говорят о том, что он, как и прежде, видел в заложничестве инструмент для приучения к дисциплине вновь завоеванных подданных[421]. Возможно, он, поднявшийся за это время от должности главы комиссии до уровня губернатора Оренбурга, больше был заинтересован в облегчении работы местной администрации на периферии и в городах-крепостях.

Но предложения Неплюева оказались безрезультатны, и Коллегия иностранных дел продолжала колебаться по поводу вопроса, как должно выглядеть будущее заложничества. Ситуация обострилась на седьмой год непрерывного удержания ханского сына Хож-Ахмета. Абулхаир-хан в очередной раз активизировал набеги казахов на русские поселения. Неплюев возмутил хана, указав ему на то, что «состояние» жуза еще не позволяет вернуть ему сына[422]. В августе 1748 года Абулхаир-хан был убит казахским соперником в борьбе за власть.

Неясно, в какой степени Неплюев был замешан в разжигании внутриказахской вражды, закончившейся убийством. Достоверно известно только, что Неплюев воспользовался назначением по российской инициативе сына Абулхаира, Нуралы, новым ханом Младшего жуза, чтобы прекратить любое сокрытие удержания заложников[423]. Он категорически потребовал от нового хана, чтобы тот заменил своего сидящего в заключении брата султана Адиля на трехлетнего сына Нуралы в качестве заложника. Указание Нуралы-хана, что такие маленькие дети у казахов должны воспитываться матерями, Неплюев не принял во внимание. По его мнению, сына могла бы сопровождать няня. К тому же «благодаря милости Ее Императорского Величества» он будет содержаться во всех отношениях удовлетворительно.

Одновременно в речах Неплюева появились новые оттенки. Он впервые намекнул, что «однажды» в удержании заложников больше не будет необходимости. Это произошло бы в том случае, если бы казахи доказали свою «угодность» исполнением «с полной, самой подобострастной преданностью» царских указов «Ее Императорского Величества»[424]. Коварство данного высказывания в отношении казахов заключалось в его расплывчатости. Только царская администрация, вплоть до самой императрицы, определяла критерии «угодности». И эти критерии могли меняться в зависимости от потребностей Российской империи.

Ускорение перемен

В вопросе о заложничестве произошли необратимые изменения. О возможности прекращения практики взятия заложников, пусть и в неопределенном будущем, было сказано не только казахам. Из Восточной Сибири раздавались аналогичные высказывания от представителей имперской элиты. Известный российский капитан-командор Алексей Ильич Чириков в докладе Адмиралтейств-коллегии по поводу взятия в 1746 году заложников из высокопоставленных лиц восточносибирских этнических групп советовал освободить их, когда они проявят «свою верность» по отношению к русским. Воеводы, по словам Чирикова, разделяли его мнение. В качестве условия он указывал следующий критерий: речь должна идти о «добрых князцах», которые в течение долгого времени проявляли верность[425]. Освобождение заложников также могло быть обосновано щедростью императрицы и могло мотивировать заинтересованных лиц, в свою очередь, уплатить более значительный ясак. В особенности речь шла о таких «князьях», которые, с одной стороны, перешли в христианскую веру и, с другой, поддерживали ее[426].

Однако речь Чирикова показала, что одно лишь обращение в христианство до сих пор не сделало заложничество неактуальным. Скорее стало очевидно, что не принятие христианства как таковое решало вопрос о предоставлении заложников, а российское восприятие культурной чуждости и «ненадежности». Христианизация, в понимании Петра I и с точки зрения имперской элиты XVIII века, была уже не самоцелью, а средством цивилизирования и аккультурации[427].