Рождение русской словесности

Теперь обратимся к следующему образу, с которым в летописи проводится сопоставление Владимира, – это Иаков. Об Иакове повествует нам автор Палеи Толковой. Несмотря на то что Иаков был рождён вторым, он будет первым. Поясняется это так, что сначала людям был дарован Завет Моисея – это Исав; но затем Господь даровал Новый Завет – это Иаков. И Господь сказал: «Старший будет служить младшему». Как известно, текстов Священного Писания в полном переводе до конца XIV века на Руси не существовало. В основном бытовали различные извлечения из Священного Писания с толкованиями. Толковая Палея являлась для древнерусского читателя своеобразной энциклопедией, где можно было почерпнуть информацию различного рода – от истории о сотворении мира до описания свойств небесных тел. Возвращаясь к образу Иакова, отметим, что летописец, не оспаривая того факта, что Владимир не был первенцем, вместе с тем, сравнивая его с Иаковым, этим способом подводит читателя к мысли о высоком назначении Владимира. Другими словами, он в понимании летописца, так же как и Иаков, достоин стать первым, так как в его лице проявлена Благодать Божия. И даже захват «золотого стола» Владимиром находит оправдание у летописца: Владимир – это спаситель Земли Русской, Мессия; он крестил Русь, а за это можно списать все былые грехи.

В соответствии с ветхозаветной историей у Иакова было двенадцать сыновей – двенадцать патриархов, от которых произошли двенадцать колен Израилевых и сам Иисус Христос. В Священном Писании число 12 вообще является сакральной цифрой: двенадцать сыновей у Иакова, причём каждое имя символизирует свойство одного из двенадцати драгоценных камней; двенадцать камней было поставлено Моисеем у Жертвенника перед Синаем, что являлось олицетворением двенадцати колен Израилевых; двенадцатью драгоценными камнями украшена риза первосвященника, символизируя двенадцать апостолов, избранных Христом; двенадцать ворот по числу колен Израилевых было в стенах небесного Иерусалима, явленного Иоанну Богослову, и основание этой стены было опять-таки украшено двенадцатью драгоценными камнями и т. д.[41]

Следующая параллель – это Владимир – Соломон. Данная статья обнаруживается в Повести временных лет под 980–996 годами. После рассказа о захвате Владимиром Киева и воздвижении кумиров летописец отмечает: «Бе же Володимер побежен похотию женьскою… и бе несыт блуда… бе бо женолюбець, якоже и Соломан». Обращение к образу того же Соломона уже несколькими статьями ниже позволяет летописцу и возвеличить Владимира-христианина: «Соломона же слыша глаголюща: даяи нищу, Богу в заим даеть… повеле вьсяку нищю и убогу приходити на двор княжь и възимати вьсяку потребу».

Однако Повесть временных лет содержит не только хвалебные речи в адрес Владимира, но и критику. Например, критика женолюбия Владимира присутствует в летописных статьях 980 года, где идёт речь о «добрых и злых жёнах»: «Препоясавши крепко чресла своя, утверди мышци свои на дело. И вкуси, яко добро есть делати, и не угасаеть светильник ея всю нощь». Данная цитата, позаимствованная летописцем из текста Священного Писания, вполне оправдана логикой повествования. После слов о том, что Владимир «бе несыт блуда», летописец последовательно переходит к осуждению «женской прелести» и опять сравнивает женолюбца Владимира с женолюбцем Соломоном. Это даёт ему повод включить цитаты из Книги Притчей Соломоновых – сначала предостережение перед «злыми жёнами», а затем и похвалу «добрым жёнам»[42]. Как видим, летописец использует образ Соломона в различных целях. В одном случае данный образ помогает ему охарактеризовать Владимира как женолюбца, в другом же – как истинного христианина.

Интересно, что средневековые писатели совершенно в различных целях могли использовать одну и ту же ветхозаветную или новозаветную сюжетные линии. И зависело это от того, какой кульминацией – естественно, имеющей определённую смысловую нагрузку и поучительный характер, – должен был заканчиваться тот или иной сюжет русской истории по видению автора.