Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции

Борис Ямпольский: Литературные палачи сменяли друг друга с железной неумолимостью — становясь все мельче и ничтожнее, вырождаясь из кобры в клопа. Сначала были те, которые сами умели писать, но и убивать хорошо умели, а потом те, которые не могли писать, а только убивать. Теперь те, которые не могут ни писать, ни убивать, а только кусать. Мелкие литературные вертухаи, восседающие в кабинетах за массивными, огромными, похожими на прокатный стан столами… Люди с одинаковыми, как бы смазанными, стерильными лицами…[22]

Они старались губить произведения, не укладывавшиеся в кондовые официальные установки (мгновенно меняющиеся с очередными руководящими указаниями), вызывавшие их подозрения. И сразу же следовали завистливые пересуды, сплетни, злобная клевета. А за ними — организованные «мнения», доносы[23], «письма возмущенных трудящихся», не понимавших в том, о чем они писали (да и писали-то не они, а хорошо оплачиваемые борзописцы или штатные чекисты, а они лишь подписывали), после чего следовали неминуемые оргвыводы, проработки, наказания, запреты на публикацию или работу в литературе, живописи, театре и кино. Иногда для авторов это заканчивалось тюрьмой, лагерями, психушками или насильственным выталкиванием из страны.

Александр Сокуров: Была общая тирания, общее насилие над гуманитарностью, насилие над художественным мышлением. На всех уровнях — от высшего партийного руководства до Госкино, и еще ниже — до студийного начальства. Везде происходила подмена проблематики эстетической — проблематикой спекулятивно-политической. Господствовала единая установка, в соответствии с которой независимость в эстетической области определялась как политический вызов, как диссидентство или позиция, близкая к диссидентству. И остается только удивляться, почему многие из нас не оказались в тюрьмах[24].

Для читательской и зрительской аудитории книги Стругацких, фильмы Тарковского становились глотком кислорода, предметом пристального внимания и дискуссий. Стругацкие ставили Тарковского в своей кинематографической иерархии на самое высокое место. За десять лет до начала работы над «Сталкером» в письме Аркадия Натановича к Борису Натановичу есть упоминание о Тарковском в связи со слухами о намечавшейся экранизации романа польского писателя Станислава Лема «Солярис». Это первое упоминание Тарковского в переписке братьев Стругацких.

29.10.1965. Письмо АН — БН[25]: «Солярисом» займется лично Тарковский. (См. «Иваново детство».) Вот так-то.

Поскольку эта информация, промелькнувшая в прессе, не получила подтверждения, младший Стругацкий просил старшего:

19.08.1966.Письмо БН — АН: Уточни, где было опубликовано сообщение о том, что Тарковский ставит «Солярис». Если найдешь такое упоминание в печати (кажется это в «Сов. Экране») тогда вставь фамилию Тарковского. Не найдешь — не вставляй. Говорят, Сытин[26] заявил: «Этот фильм мы, конечно, не пропустим».

В конце 1965 года «Мосфильм» заключил с Лемом договор на перевод и экранизацию «Соляриса». В журнале «Советский экран» (1966, № 1) было опубликовано интервью Лема Мирону Черненко, где писатель сообщил, что ставить фильм по «Солярису» будет Тарковский, и отозвался о нем с большим уважением.

Борис Стругацкий был в гостях у Владимира Высоцкого 22 сентября 1967 года: