Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции

Слава пришла к Стругацким в начале 1960‐х годов, и до конца 1980‐х они пользовались огромной популярностью у интеллигентной части общества, студенчества и образованной молодежи. Я помню, какой бешеный спрос был в библиотеке Ростовского университета, где я учился, на повести «Трудно быть богом», «Хищные вещи века», «Второе нашествие марсиан», «Понедельник начинается в субботу» и особенно на запрещенные впоследствии повести Стругацких «Сказка о тройке» и «Улитка на склоне». Столь же востребованными их произведения были во всех высших учебных заведениях Советского Союза.

Книги Стругацких передавались из рук в руки. Часто их и книгами трудно было назвать: перепечатанные на машинке полуслепые копии, переснятые на сотни фотографий журнальные издания, которые носили в пухлых портфелях, в сумках и в только что появившихся полиэтиленовых пакетах, словно хлеб и сахар. Они воистину были духовной пищей. Их перепечатывали по собственной инициативе тысячи людей – мне известен случай, когда человек, не умевший печатать, в течение двух недель одним пальцем день и ночь долбил «Сказку о тройке» на расхлябанной машинке, которую он специально для этого починил.

Тексты Стругацких читали вслух, записывали на магнитофоны, распространяли на бобинах, как песни Окуджавы, Галича и Высоцкого. И это было не единичным явлением. Как пишет писатель и биограф Стругацких Антон Молчанов, работающий под псевдонимом Ант. Скаландис:

О тиражах Самиздата спорить бессмысленно – это самый объективный рейтинг за всю историю искусства. Были авторы модные, были авторы признанные и обласканные властью, были авторы полностью запрещенные и потому востребованные. А были Стругацкие и Высоцкий, тексты которых – опубликованные или нет – неважно (подчеркиваю: неважно!) – тиражировались в народе без счета всеми мыслимыми способами. Таких – больше не было, только Стругацкие и Высоцкий[16].

Творческая эволюция самих писателей, от оптимистических надежд ко все более скептическим взглядам на «светлое будущее», была близка ощущениям миллионов людей. С каждым прожитым годом, с каждой новой книгой Стругацкие становились все менее «советскими» писателями. Они были настоящими кумирами читателей, родившихся после войны. Их стали переводить и за рубежом. Это не спасало от цензурного произвола и репрессий. Их издателей увольняли с работы, их книги запрещали, а в середине 70‐х годов вообще почти перестали печатать.

Тарковский и Стругацкие воспитывались на классической литературе. Они еще застали учителей, окончивших дореволюционные гимназии, хорошо усвоивших традиции русской литературы и ее нравственные основы. Профессионализм этих педагогов был очень высок. Достаточно сказать, что в школьном драмкружке в одно время с Тарковским занимались такие неординарные ученики, как будущий поэт Андрей Вознесенский, будущий театральный режиссер Марк Захаров и будущий теолог и богослов Александр Мень.

Отец Андрея Тарковского – Арсений Александрович – один из лучших поэтов ХХ века. Его имя стоит рядом с именами Пастернака, Мандельштама, Ахматовой и Цветаевой. Но стихи его публиковались чрезвычайно редко. Первая книга вышла, когда Арсению Александровичу было уже за пятьдесят лет. Чтобы выжить, он многие годы занимался переводами с подстрочников среднеазиатских и кавказских эпосов и поэм.

Мать, Мария Ивановна Вишнякова, вместе с отцом учившаяся на Высших государственных литературных курсах, также обладала творческими способностями и вполне могла заниматься литературой, но после развода с мужем осталась одна с двумя малолетними детьми и почти всю жизнь проработала корректором в типографии.

Литературный вкус родителей Тарковского был безупречен, они привили благоговейное отношение к классике детям. Имена Пушкина, Толстого, Достоевского, Шекспира стали для Андрея высочайшими вершинами. Их творчество вдохновляло его, заставляло обращаться к великим книгам в поисках ответов на важнейшие мировоззренческие вопросы, в попытках найти конгениальное им кинематографическое воплощение.

На творчество Стругацких тоже повлияли традиции мировой классической литературы, а литература ХХ века привнесла влияние Зощенко, Ильфа и Петрова, Хармса и Булгакова, явственный привкус абсурда нашей советской жизни. Хотя в их книгах разворачивались фантастические ситуации, писатели, по существу, были реалистами.