Рождение волшебницы

Тоскливо и страшно. Будто я заблудился и стынет голос.

Приходи.

Приходи скорей – я не могу без тебя жить».

Подписавшись, Юлий сложил лист и сунул его гонцу, который продолжал стоять, как бы чего-то ожидая, и, когда государь недоуменно вскинул брови, решился напомнить, что не получил распоряжения.

Как странно – Юлий тронул висок.

– Золотинка, – произнес он одно слово.

Весною 770 года жизнерадостный город Толпень отметил появление примечательного странника. Величественный седобородый старец не затерялся на столичных улицах, с их чересполосицей солнцепека и холодной сырой тени, с их пронизывающими сквозняками и привычной вонью, тихими тупиками и оглушительно галдящими площадями. На тех улицах, где не смолкали подвывающие крики разносчиков и торговцев, где бездомные мальчишки вызывающе свистели и плевались, а бездомные собаки, напротив, вели себя скромно и уклончиво, безропотно уступая дорогу оборванным нищенкам, бесстыдно сверкающим срамными местами сосункам в коротких, по пуп рубашонках и даже вовсе лишенным какого-либо значения и одежды козам. Окладистая борода странника сама по себе уже привлекала внимание искушенных в зубоскальстве толпеничей, ибо с известных пор всеобъемлющее легкомыслие овладело столицей и все значительное, строгое и обстоятельное оказалось такой диковиной, что не имело ни малейшей надежды затеряться в безвестности.

Толпень пел и танцевал, изъясняясь в промежутках между тем и этим щебечущим, хихикающим языком. День и ночь гремела музыка, танцевальное легкомыслие распространялось от княжеских дворцов к окраинам и хотя заметно слабело здесь, вырождаясь в приплясывающее пьянство, веселья все же хватало. Потому-то почтенный старец с патриаршей бородой мог рассчитывать на самое издевательское внимание со стороны обитателей слободы. Двусмысленную вежливость и недвусмысленную грубость толпеничей умерял, однако, увесистый сучковатый посох, которым старец отмахивал на ходу с наводящей на размышления легкостью.

Старозаветную бороду и посох закономерно дополняло несообразное одеяние странника. Столица давно уж забыла зиму: девушки раскутали грудь, парни красовались голыми икрами без чулок, а бородач притащил откуда-то из дремучих холодов прошлого меховую шапку и крытый бархатом теплый балахон невиданного покроя. Цепкий взгляд толпеничей примечал необыкновенного устройства, с множеством карманов и кожаных ремней, котомку и, наконец, в преувеличенном изумлении опускался на толстенные, из разноцветного меха унты явившегося из неведомых земель и времен странника.

Между тем молодо шагающий бородач не особенно тяготился смешливым оживлением вокруг себя. С простодушным любопытством он осматривал и темные подворотни, и раскрытые настежь лавки: там сапожник трудился возле подвешенных, как диковинные плоды, сапог; портной маячил возле развевающихся знаменем портков; медник скрывал свою сверкающую лысину за горами жарко сияющей посуды; благодушный оружейник миролюбиво курил трубку в окружении смертоносного железа – кривых и прямых мечей, сабель, тонких, как вертел, кончаров, боевых топоров с необыкновенно длинными рукоятями и устрашающего разнообразия ножей.

Порядочно углубившись в дебри Крулевецкой слободы, бородач остановился, чтобы порадовать следивших за ним бездельников особенно удачной несуразностью.

– А что, приятель, – обратился он к первому попавшемуся ротозею, – где мне найти великую государыню Золотинку. Где она живет?

– Она не живет, она танцует, – пояснил шустро вынырнувший откуда-то мальчишка, босоногое дитя Крулевецкой слободы.

– Да танцы-то где, дурень? – мягко попрекнул его странник.

– Послушайте, почтеннейший, – остановилась нестарая женщина с полным ушатом влажного белья на руках, – этот греховодник до добра вас не доведет. Я вижу, вы человек нездешний…

– Это мягко сказано, – смиренно заметил странник, так что женщина не удержалась от мимолетной улыбки. – Я отсутствовал два года, – продолжал он, не стесняясь ни чужих ухмылок, ни собственного чистосердечия. – И уже не поймешь, то ли меня не было два года, то ли я был, но не было двух лет – не знаешь, чему верить.

– А кажется, вас не было два века, – не удержалась женщина, окинув лукавым взглядом старозаветный наряд незнакомца.

– Да, ощущение такое, – с готовностью согласился он. – По-моему, у пигаликов запасы рухляди хранятся веками. Без малейшей порчи, заметьте! Похоже, они обрадовались, когда получили возможность хоть что-то кому-то сплавить. Все равно мне не в чем было идти, а в горах еще лютый холод.

– Так вы от пигаликов? – сразу посуровела женщина.

Все вокруг, кто прислушивался к разговору, насторожились. Бородач вздохнул. Видно, не раз уже приходилось ему объяснять запутанную и не вполне правдоподобную повесть своих скитаний.

– Я попал к пигаликам не по своей воле, – коротко сказал он.

– И эти ребятки за здорово живешь… так вот и выпустили на волю? – усомнилась женщина.

– Пигалики вернули меня к жизни.