Рождение волшебницы

– Золотинка тебе отвратительна, значит, ты полагаешь, что она во всех отношениях ниже тебя.

На этот раз Нута только кивнула – не совсем уверенно.

– Но ты испытываешь отвращение и к себе…

Принцесса измученно вздохнула.

– Так ты сказала, я призову свидетелей, – настаивал Лжевидохин.

– Сказала.

– Итак, ты считаешь себя хуже других, иначе как объяснить отвращение к себе самой, верно? А других считаешь хуже себя, то есть хуже худшего. Это мы только что установили на примере великой государыни Золотинки.

Злое вдохновение придавало Лжевидохину почти юношескую живость. Обернувшись к желтому столу, где сидели мессалоны, он сказал:

– Вот, Деруи, вам образчик слабоумия, последствия блуждающего дворца, о котором вы столько наслышаны. Я знаю, вы писали своему государю, Деруи! – воскликнул он вдруг гневливо. – Будто блуждающие дворцы – это кара небесная зарвавшейся в своем могуществе Словании. Где, Деруи, вы набрались этих поповских бредней? Неужто по кабакам и базарам, где шныряют в поисках новостей ваши лазутчики? Вы пишете своему государю, что блуждающие дворцы – предвестник гибели, что войско Рукосила-Могута неминуемо попадет под их разлагающее воздействие и что по всей стране сотнями слоняются бродячие проповедники, которые уже призывают народ, взявшись за руки, очиститься душой во дворцах! Одного бродячего проповедника вы только что видели, – вот он забрел на наш пир, это мессалонская принцесса. Если своими донесениями вы бережете спокойствие короля – напрасно! Я всех вас смету! И вас, Деруи, первым делом, как только возьмусь за Мессалонику. И вас, Мираса, – кинул он злобный взгляд в другую сторону палаты, где за столом под зеленой скатертью сидели куйшинцы, – так и передайте это хану.

– Нужно ли понимать слова великого слованского государя как объявление войны? – поднялся в мрачном, отрешенном спокойствии мессалонский посол.

– Сядьте, Деруи! Сядьте, я говорю! – закричал Лжевидохин, срывая слабый старческий голос. – Сядьте или война! Вы хотите войну, вы ее получите! Сядьте! Вы дождетесь! Вы заставите меня… Пусть меня понесут в карательный поход на носилках, вам от этого легче не станет. Сядьте или я велю отрубить вам голову – для начала.

Побелевший Деруи стоял под градом угроз, но товарищи его, похоже, не одобряли заносчивой выходки кавалера, что видно было по их испуганным, смятенным лицам. Да и сам Деруи, конечно же, помнил о строжайших наказах искать мира. Он медленно опустился.

Бедная Нута осматривалась, плохо понимая, что происходит. Ей представлялось, должно быть, что она пропустила нечто особенно важное, нечто такое, что могло бы объяснить внезапное бешенство самодержца. Бледная и немощная, принцесса поднялась, словно во сне:

– Если из-за меня… Зачем такие угрозы? – несколько слов она кинула затем по-мессалонски, но послы, хоть и повернули головы, держались так, словно заранее знали, что ничего разумного ожидать с этой стороны не приходится. Словно у них, послов, не было ничего общего со своей оторванной от родины соотечественницей из оттесненного от власти рода.

– Молчи, не лезь, – тихо прошипела тут Лжезолотинка, понимая общее настроение, которого совершенно не учитывала Нута. – Без тебя разберутся. Не лезь под удар. Дура. – Последнее уже совсем тихо, только себе. Широта натуры и некое тщеславное великодушие побуждали Зимку, пренебрегая недавними оскорблениями, предостеречь маленькую принцессу против опасных глупостей.

– Если только я послужила причиной раздора… – продолжала Нута, обращаясь прямо к государю.

– Да, послужила! – обронил Рукосил-Могут и недобро осклабился.

– …То это нестоящая причина.

– И ты готова пострадать, чтобы устранить источник недоразумений? – спросил Лжевидохин с язвительным любопытством.

– О, да! – откликнулась Нута, понимая все, что происходит, только по самому общему смыслу.

– Деруи… – задыхаясь от возбуждения, Лжевидохин вынужден был говорить отрывисто. Широкое бульдожье лицо его под низко севшим на глаза венцом побагровело и приняло синюшный оттенок. – Устранить повод… к войне… Что лучше? Мы с вами заложим основание новой, небывалой между народами дружбы.

– Надеюсь, государь, – сдержанно отвечал кавалер.

Лжевидохин глянул в пространство – ни на кого в особенности, но несколько дворян, маячивших в тылу за престолами, насторожились, готовые к услугам.

– Возьмите принцессу, привяжите ее… вон к тому горшку, – указал он на высокую вазу с цветами, вокруг который полулежали и сидели притихшие скоморохи.

Несколько мгновений оторопелая тишина сопровождала этот несообразный приказ. Первым спохватился старший в наряде пожилой дворянин, добродушный с виду, с рыжеватой короткой бородой, в мехах и в желтых чулках с красными подвязками. Он засуетился и для неведомой надобности подозвал витязей, из тех, что стояли у дверей. Увенчанные пышными перьями латники с бердышами в руках поднялись на помост, где сидела принцесса. Пожилой дворянин спросил кого-то, понизив голос, но вполне явственно: а веревка?