Рождение волшебницы

Кошачий, немигающий взгляд медленно переместился – Ананья покосился на горбившегося у очага Кудая и слегка вскинул головой. Колча (ведь это была Колча, пусть лысая!) послушно встрепенулась:

– Зна-е-те что-о… Если Миха подсунул кому-то Асакон, то почему не вам? Кому же еще? – Кудай говорил с несносной приторной угодливостью, разделяя лесть между взятыми под стражу и хозяином, то есть Ананьей. Ничего не сохранилось от самодовольных замашек ученика волшебника. Словно бы, остриженная налысо, Колча окончательно рассталась со своим вывороченным наизнанку естеством, каким был Кудай. – Первому встречному Асакон не доверишь! – внушал он (она?) Поплеве, угодливыми извивами голоса извиняясь за вынужденную настойчивость. И снова для Ананьи: – Ихнее это дело, господин. Больше некому.

– А что, Асакон пропал? – спросила Золотинка.

Понятно, она не получила ответа.

– У меня нет ни малейшего желания запутывать слишком ясный вопрос, – заметил Ананья. – Боже вас упаси утаить Асакон. Нет таких адских пыток, да… нет таких пыток… Меня опасно обманывать.

– У нас нет и никогда не было Асакона, – возразил Поплева. – Нам нечего скрывать и нечего опасаться. Наши отношения с волшебником…

– Тем лучше, – пренебрежительно перебил его Ананья. – Раздевайтесь оба, я хочу убедиться в этом собственными руками.

Золотинка заметила, как большой палец господина Ананьи, без малейшего усилия выскочив из сустава, взбугрился своим основанием на поверхности ладони. Словно палец этот удерживался в пясти одним только кожным покровом… И тут же легко вернулся на место, возвратив ладони естественные очертания. Ананья проделал эту чудовищную штуку с той непроизвольной легкостью, с какой сосредоточенный на важных мыслях человек может облизнуть губы или почесать кончик носа.

Загорелое лицо девушки потемнело, и яркой краской пылали мочки ушей.

– Но девушка… послушайте! Господин Ананья! Это не годится, – проговорил Поплева со сдержанным негодованием.

– Ах да… девичья стыдливость! – сообразил тот. – Все эти прелести, – скользящий взгляд блеклых, лишенных ресниц глаз показал, что имеется в виду, – они к делу не относятся.

Безмолвный знак человеку с пуговкой на макушке, и в комнату, придерживая меч, вошел кольчужник, за ним теснились другие.

– Конечно, я понимаю… Если бы какая добрая женщина, – пролепетала Золотинка, беспомощно озираясь.

– Глупости! – беспокойные пальцы Ананьи – пухловатые и белые, как черви, – развернулись, извиваясь. Он сделал шаг, и Золотинка отшатнулась, не в силах совладать с ужасом перед этими гибкими руками, перед бесцветным взглядом не имеющих глубины глаз.

И Поплева – он прерывисто дышал, не разжимая губ, – рванувшись, подхватил за осевую ножку мраморный столик, взмахнул этим малоповоротливым оружием над собой так, что задел потолочную балку – стража отпрянула. В следующее мгновение засверкали клинки, опустились, нацеливаясь, лезвия бердышей. С естественным для бескостного существа проворством Ананья шарахнулся под защиту кольчужников, а Кудай сдавленно взвизгнул.

– Убейте! – выдохнул Ананья из-за спины кольчужников.

– Убью! – рычал Поплева, поводя сокрушительным столиком.

Стражники, не скучиваясь под удар, расступились, рассчитывая замкнуть в кольцо Поплеву и жавшуюся к нему Золотинку.

– Стойте! Остановитесь все! – рыдающим голосом вскричала девушка и раскинула руки, защищая собой отца. – Что за важность! – горячечно продолжала она. – Я разденусь! Пустяки!

– Не нужно, малышка! – быстро вымолвил Поплева, но она рванула лихорадочно пляшущими руками завязки и спустила юбку с бедер, оказавшись в длинной по колено рубашке, под которой оставалась еще одна – короткая нижняя, без рукавов. Она скинула верхнюю рубашку, путаясь в ворохе тряпья на голове, и остановилась. Руки скрестила на груди, захватив пальцами плечи. Лицо ее некрасиво исказилось, волосы разметались.

Стражники оглядывались на Ананью. Тот, тронув кольчужника, высунул из-за живого укрытия обширный красный тюрбан и узенькую голову. Болезненно бледный, он, однако, сдерживал мстительное чувство, подзуживавшее его на жестокость… Несколько мгновений промедления спасли Поплеву.

– Впрочем, – с неожиданным самообладанием молвил Ананья, – люди, обладающие Асаконом, не стали бы горячиться из-за такого пустяка, как девичья стыдливость. Асаконом здесь и не пахнет. Убери, дуралей, стол.

С некоторым сомнением Поплева опустил столик на пол ножкой вверх и отступил от мраморного орудия.

– Клянусь печенью великого Рода, верно говорят: медведь тоже костоправ, да самоучка, – как бы одобрил его покладистость Ананья.

Он отгреб ногой брошенный на пол ворох разноцветного полотна и тронул девушку сквозь рубашечку… Велел откинуть волосы и покопался в голове, как ищут вшей. И снова принялся ее ощупывать, ничего не пропуская, прослеживая вкрадчивой ладонью извивы и впадины, в которых можно было предположить припрятанную драгоценность. Девушка ощутимо дрожала, мужчина криво ухмылялся.