Рождение волшебницы

— Горшок, я нечаянно! — испуганно воскликнул кто-то из мальчишек. Застрельщики сразу попятились, на всякий случай оглядываясь.

— Что больно? Больно, да? — Баламут жалко переминался, едва удерживаясь, чтобы не броситься к стонущей Золотинке. Бледный мальчишка с тонкими руками.

— Мне не больно! — мученически исказившись лицом, сказала Золотинка. И на этот раз не слишком уж далеко отошла от истины.

— Я не буду! Я всё… — Баламут выпростал отягощенную камнями рубашку — камни посыпались.

— Пусть лучше Горшок уйдет, чего она?! — раздавались слабодушные голоса.

А так ведь оно и бывает. Не имея мужества возразить, люди с видимым воодушевлением участвуют в сомнительной затее, тогда как ждут на самом деле лишь предлога, чтобы устраниться. Золотинка и стала таким предлогом — безусловно благовидным. Не будет большим преувеличением сказать, что и миловидным. Очень и очень миловидным предлогом, если взять на заметку, что в десять лет ее будущий расцвет уже угадывался. Славная была девочка.

Золотинка стояла, превозмогая душевную смуту, и в этой внутренней борьбе обретала уверенность стоять и дальше. Пират испускал шипящие и хрипящие звуки. Чмут свирепствовал, пытаясь удержать дрогнувшие войска. Он бросил кол и обрушился на соратников с бранью, осыпая их упреками в трусости, укоряя прежними клятвами и прежней отвагой. Он замельтешил, засуетился и нарвался на бунт:

— Пошел ты сам!..

— Приворожил он ее — вот! — впадая в исступление, вдохновенно вещал Чмут. — Горшок — она нечисть. Нечистая сила. Нежить. Пират слово знает, слово скажет, она и ночью подымется.

— Дурак ты, Чмут! — крикнула Золотинка сорванным голосом. Повернулась к мальчишкам спиной, не глянув и на пирата, и пошла к затону. Когда вода поднялась по пояс, она украдкой сполоснула лицо, а потом поплыла.

Золотинка вернулась на корабельный двор не прежде, чем обрела душевное равновесие, но для этого не потребовалось много времени. Уже на следующий день явилась она к мальчишкам, они заметили ее и замолкли. На плотном влажном песке лежало между ними кольцо для игры в свайку… Молчание разрешилось нехорошо: игроки заговорили между собой, без нужды перекладывая в руках тяжелые плоские гвозди.

Гордость Золотинки не требовала жертвоприношений, Золотинка удовлетворилась бы обычным полуприветствием. А в этих неестественно громких, ломающихся от внутреннего беспокойства голосах содержался вызов. Она постояла, с неестественным упорством уставившись под ноги, туда, где кольцо, и удалилась, не обронив ни слова.

И на беду попался ей затаившийся в лодке пират. Высунул над краем гнезда замотанную платком, гладкую, как у стервятника, голову — Золотинка содрогнулась.

— Пойди сюда, детка, — прошелестел вкрадчивый голос.

Все это происходило на глазах мальчишек. Потупившись, чтобы не выдать раздерганные чувства, она повернула к лодке. Мальчишки пошли прочь, ни слова ей ни сказав.

Изо дня в день пират встречал теперь Золотинку смешком — заискивающим каким-то и каким-то ускользающим.

— Какая честь, сударыня! — обветренные губы его, резкой чертой разделявшие похожий на клюв нос и узкий подбородок, растягивались в ухмылку.

— Не скрою, были времена, когда известные красавицы Мессалоники с тревогой и надеждой искали улыбку на лице Сныри Суки — ваш покорный слуга, сударыня! — Громыхнув деревяшками, пират возлагал темную жесткую ладонь на золотистую головку девочки и оглаживал ее. — Когда-то я был Снырей Сукой. Но, увы, колесо судьбы сделало оборот — кого теперь поразит это имя!.. Через эти вот руки — да! — прошло двадцать тысяч червонцев. Эти руки держали золото — я греб его лопатой! Скольких ты убил? Ха! Ну, я скажу: пятьдесят. Я скажу: сто пятьдесят. Кто мне поверит? А ведь Чмутов отец, Турыга, был у меня в руках. Теперь бы не упустил. Кабы знать, как оно все через пятнадцать лет обернется… Ха! — он замолчал, глядя куда-то в сторону. — Ха… я бы больше топил и вешал… И эти людишки — пузыри на грязной воде…

— Вы негодяй! — задыхаясь, воскликнула Золотинка звенящим голосом.

Пират осекся, изменившись в лице, а она бросилась прочь — навсегда.

Сверкая глазами, шагала она без пути и яростным рывком головы разметывала по плечам волосы… Когда высунулся вдруг из засады длинноногий таракан Чмут, зажал ей рот и потащил в канаву, в углубленную щель между стоящими на сваях амбарами. После недолгой, безнадежной для Золотинки борьбы он поймал ее руку, чтобы крутить, — она согнулась и застонала. Переступая взад и вперед, они чавкали грязью, давили босыми ступнями ракушки и мягкую гниль водорослей.

— Так что, знает пират заклятие?

— Но ты же дурак, Чмут! — отозвалась Золотинка, не скрывая слез. — Как я тебе докажу?

Он хмыкнул и надавил руку, напоминая, кто хозяин положения.

— Пират знает заклятие?

— Знает.

— Что же он тогда не обратил тебя в груду червонцев, если знает?

— Зачем ему, когда у него сорок таких груд зарыто! Он двадцать тысяч червонцев лопатой греб.

— Двадцать тысяч? — повторил Чмут, невольно смягчаясь.

Золотинка не отвечала. Сомнения мучителя были так велики, что он отпустил руку.