Рождение волшебницы

Хозяйственные хлопоты, казалось, целиком поглотили обитателей «Рюмок». Но перекрикивались они друг с другом чуть громче, чем требовалось. Трудное при всех обстоятельствах умение забыть о том, что за тобой присматривают, хуже всего давалось Тучке. Демонстрируя полнейшую непринужденность, он обрушился на новую, только утвердившуюся власть законников, сваливая при этом в одну кучу и самоуправство городской стражи, и нахальство всех эти столичных штучек, что понаехали тут наводить порядок.

— Полно, Тучка! — не вытерпела Золотинка. — Ты ведь не думаешь в самом деле, что это справедливо и согласно с законами высшего блага, когда княжич Юлий упрятан в сырое подземелье с крысами, ни жив ни мертв? — отставив подальше, чтобы не обливаться, она держала перед собой охапку раскисших нарядов, которые извлекла из гнилой воды трюма.

— Послушай меня, Золотинка! — отозвался Тучка. — Я прожил на свете сорок пять лет и за всю свою жизнь не видел от злодейки Милицы никакого зла.

Соглядатай, увы, присутствовал в каждом горячечном замечании, в каждом несдержанном жесте и не слишком хорошо обоснованном мнении. Ворона, как скоро обнаружилось, пристроилась за кормой на сваях, верткой птице несложно было найти себе укромный насест.

— Ничего не могу сказать о Рукосиле и говорить не стану, — продолжал Тучка. — Зато я знаю епископа Кура Тутмана, знаю лично. Достойнейший человек! Я знаю Миху Луня, он представляется мне… человеком высоких побуждений. И это довод. Законники разгромили и разграбили мое жилище — это довод, и еще какой!

— Послушай, Тучка! — возразила Золотинка, отжимая мокрое тряпье — Пусть Миха не обижается, я бы и в глаза ему сказала, если бы когда-нибудь его встретила… — голос ее звенел. — Всего в нем намешано и хорошего, и дурного… Мутный человек — вот что. Мутный.

— Бесполезный спор, — пытался показать пример благоразумия Поплева.

А Золотинка, глянув невзначай за борт, наткнулась близко-близко на бесстрастный, лишенный всяких признаков созерцательности взгляд: две блестящие бессмысленные бусины — одна и другая по сторонам черной узкой головы. Второй или третий час сидела, словно приклеившись к просмоленному канату, ворона и терпеливо впитывала в себя весь этот словесный мусор.

— Я про Миху так скажу! — словно огрызалась на кого-то Золотинка. — Он волшебник средней руки и ничего больше. Человек, который застрял на распутье. Потому что и того хочет, и этого — всего сразу, а так не бывает. Надо выбирать. Выбирать — значит от чего-то отказываться, — сказала она во внезапном прозрении. — Потому-то и Колчу держал. Потому-то нетронутую душу ищет. Всю-то он мудрость превзошел, талантом он не обижен, души только нет. А что талант? Талантливых волшебников много! Состоявшихся мало. Сочти! Вот он и рыщет по свету, где бы чужой души подзанять.

Едва ли Золотинка и сама толком понимала, что такое она вещала с пронзительной силой убеждения. Едва ли она сумеет избежать сомнений, когда успокоится. Едва ли сможет тогда избавиться от неуверенности в собственном праве судить и выносить приговоры — но сейчас внезапная ее догадка походила на откровение.

Все молча, наконец, принялись за работу — дел невпроворот!

Ворона улетела, не попрощавшись.

И лишь когда черный, меняющий очертания комок исчез, обитатели «Рюмок», оставив свои не такие уж срочные дела, сошлись вместе.

Все трое после недолгого обмена мнениями пришли к выводу, что показали себя настоящими дураками.

Ворона возвратилась на заре. Солнце взошло, и снова, в который раз выяснилось, что оно ничего не утратило в ночных блужданиях — ни извечного блеска, ни изумительной правильности очертаний. Возникшая из зари ворона бесстрашно занеслась над низко стоящим светилом, провалилась, оплавляясь в огненном жерле, и вновь возникла — ближе.

Золотинка беспокойно почесывала ногу об ногу, когда на лежащую в тени палубу вышли и братья — розовым были окрашены внутренности борта, надстройки и слегка припухшие со сна лица. Они изменились сразу, когда заметили черный, лишенный подробностей, но беспрерывно меняющийся очерк птицы.

Словно уклоняясь от внимания людей, ворона вильнула в сторону. Как вдруг, сложив крылья, пал сверху огромный орел — и хвать ворону когтями. Та задушено каркнула, сразу превратившись в беспомощно трепещущий комок перьев.

Ни люди, ни ворона, остерегаясь друг друга, никак не ожидали такой ужасной превратности. Золотинка вскрикнула, не понимая, кому сочувствовать, Поплева вцепился руками в поручень. С размочаленной добычей в когтях орел взмыл еще выше. Взмахами могучих крыльев пошел вокруг судна, заскользил вниз и в мгновение ока свалился до самой воды. Чтобы видеть, люди метнулись к другому борту.

Извернувшись на лету, орел клюнул жертву — огромный железный клюв блеснул. И тотчас же в когтях птицы очутилось человеческое, женское тело — необыкновенно большое от мгновенной перемены соразмерностей между хищником и жертвой. Тело прогнулось, взметнулись волосы, и хлопнула на ветру многоцветная юбка. Внезапная тяжесть камнем увлекала орла, тело плюхнулось в воду, а хищник взмыл над водой.