Рождение Зимы

— Сколько людей вернется с тобой в Андуран?

— Восемь сотен, если считать и тех, кто еще может умереть, — безжизненно произнес он.

Гривен задумчиво кивнул, не спуская с Тейма глаз.

— Скажешь Кросану то, о чем я просил? — только и сказал он.

II

К тому времени, как лодка ткнулась носом в скалистый берег и остановилась, Оризиан уже не мог подняться. Окровавленная рубашка прилипла к телу, в голове стучало, как будто сердце теперь находилось именно там, от каждого вздоха все тело пронизывала острая боль. Он мучительно кашлял и чувствовал, как что-то клокочет у него внутри. Он слышал, как Рот выпрыгнул из лодки, сапоги заскрипели по каменистому берегу.

— Нужно убираться с берега, — сказал Рот.

Оризиан хотел сказать, что он не может двигаться, но сумел только пробормотать что-то невнятное. Губы пересохли и растрескались. Он провел по ним языком. Тогда Рот обнял его за талию и поднял из лодки. Оризиан вскрикнул от боли.

— Прости, — услышал он шепот Рота.

Оризиан уже ничего не видел, кроме расплывчатых пятен, которые плавали и гасли на краю его сознания с каждым ударом сердца.

— Я ничего не вижу, — прохрипел он в темноту.

Рот не ответил. Они двигались, но Оризиан уже совсем не мог говорить, бок стал влажным и горячим, а руки похолодели и онемели.

— Не уходи, Оризиан. Останься со мной, — услышал он чей-то отчаянный голос. Очень издалека.

Потом он лежал на чем-то мягком и пружинистом. На мгновение его сознание прояснилось. Он увидел, что его окружают деревья, они нагнулись из ночи так низко, словно хотели положить свои ветки ему на лицо. Он и хотел бы отвернуться, но сил не было. Потом послышались какие-то странные, резкие звуки. Через пару секунд он понял — лисий лай.

— Лиса, — пробормотал он, ему хотелось смеяться.

Кто-то склонился над ним. Рот. Близко-близко.

— Что? — спросил человек.

Потом вдруг Рот отскочил. Оризиан услышал сдавленный, похожий на вздох, звук, как будто ветер шевельнул высокую траву, и почувствовал резкий толчок, словно что-то тяжелое ударилось о землю. А потом через него, лежащего, стали перепрыгивать фигуры: бледные, какие-то неземные. Он решил, что это призраки.

Последнее, что он почувствовал, это множество поднимающих его рук. И потерял сознание.

* * *

Лихорадка оставила в сознании Эньяры темные углы. Хотя теперь, на пятый год, память о снах с галлюцинациями, преследовавшими ее во время болезни, была уже не так сильна, как в первые недели после выздоровления. Тем не менее иногда еще, особенно поздними вечерами, ей вдруг становилось страшно, и она боялась заснуть из опасения, что можно не проснуться и навсегда затеряться в том жестоком, похожем на смерть пространстве, в котором все сны превращались в кошмары. Но ей никогда не приходило в голову, что ужасы лихорадочного беспамятства могут преследовать ее и в бодрствующем мире. Ночь Рождения Зимы была переполнена кошмарами.

Она упала, когда Килан толкнул ее в открытые двери башни. А когда сумела подняться на ноги, то увидела, что щитник встал между Оризианом и инкаллимом. Она видела, как его обезглавили. Крик ужаса замер у нее на губах, и в этот момент какой-то дюжий торговец отдернул ее от двери, тут же захлопнул дверь и запер ее на засов. Крики и лязг оружия доносились даже через деревянную дверь.

— Прятаться! Надо спрятаться! — кричал торговец.

Небольшая группа испуганных горожан — счастливчики, оказавшиеся недалеко от дверей, — ринулась к лестнице. Торговец подгонял их, как пастух отару овец.

— Наверх, — кричал он.

Они начали карабкаться по лестнице. Торговец схватил Эньяру и настойчиво потащил за собой. Она видела его странные глаза, в них было нечто среднее между ужасом и яростью, и ей стало страшно. Она инстинктивно вырвалась из его хватки и устремилась в большой зал.

Там было пусто. Когда началось сражение, слуги бросились в кухню или кто куда, надеясь найти укрытие. В зале все осталось так, как было, когда все кинулись во двор, смотреть представление: в очаге горит огонь, на столах перевернутые кружки, на тарелках недоеденные куски мяса и ломаные хлебные ломти.

Она застыла, пораженная несовместимостью сцены прерванного праздника и неистового грохота, который доносился снаружи. Грохот в дверь башни напугал ее. Сначала она подумала, что кто-то еще ищет спасения, и хотела уже вернуться к дверям, но потом услышала грубые голоса с акцентом, который еле понимала, и у нее по спине прокатилась волна страха.

Оставалось утешаться тем, что закрытая на засов дверь выдержит. На какое-то время эта мысль помогла. Нужно найти какой-нибудь темный угол и спрятаться до тех пор, пока не появится возможность выйти. Она подавила слабый внутренний голос, который спросил, что будет, если возможности выйти не представится. И кроме того, она не ребенок, чтобы прятаться. Тем более что ей не давала покоя мысль о необходимости видеть и знать все, что творится во дворе. Там отец и Оризиан. Среди криков и звенящего лязга металла.