Рождения Князя (СИ)

     Это Мишка наш оборотень догнал меня. Весь в крови. Шкура с серых боков  подранными лентами висит. Дыхание слышу тяжёлое.

     — Не ссы сопля, прорвемся. — рычит он и зубами своими от боли адской скрипит.

     — Мешок с сигнальными ракетами у тебя? — Киваю. Уже говорить не могу. Язык к зубам стал примерзать. Сам бы точно не дополз до высоты. Мишка помог. Схватил меня за холку зубами, как мамка своего зверёнка, и тащит. Подвывает от боли, и всё одно не отпускает меня. Только следы по белому снегу кровавые пускает. Льёт с него. Не знаю, сколько он меня тянул по сугробам, как щенка слюнявого. Я счёт времени потерял. Чую в спину кто-то тяжело задышал. Мишка бросил меня, обернулся.

     С сзади нас, стаял, расставив широко в стороны четыре лапы, тяжело дыша, такой же как и Мишка, немецкий окровавленный оборотень. Оскалился. Я так понял Мишка с ним на ферме и сцепился. Он и выследил Мишку по ране его. Здоровый немец. Рыжий… Откормленный. Не то что наши… суп да щи…, хоть палец полощи!

     — Рядовой Громов… — донеслось до меня, — ты своё дело знаешь парень, немного осталась. Поживи за нас… Иди! — и он бросился на немца, вцепившись ему в глотку. Драка, вой, шерсть дыбом, клочья в стороны летят. Ползу… Мне осталось не много. Совсем чуть-чуть… Последний ледяной рывок. Сигнальную ракету раньше запускать нельзя. В такой пурге её не заметят. Не знаю, сколько времени прошло, но я дополз до сопки. Осталось только вещь-мешок развязать. А как?! Пальцы совсем околели. Зубами пришлось рвать его. Пол языка онемевшего отгрыз! — Градомир высунул свой розовый язык, показывая его мне. И действительно я некогда не замечал этого. Сбоку от левой щеки у него был вырван кусок его плоти, примерно с пяти рублёвую монету. Такой вот полумесяц от войны остался.

     — Перевернулся на спину, поднял ракетницу в небо, а выстрелить не могу. Палец курок не жмёт. Досада до слёз душит, которые на ресницах сразу в стеклянные льдинки замерзают. Ведь дошёл! Сопли локтем от обиды утираю, и не как мне не осилить курок. И тут вспомнил капитана Снежка, и братьев своих погибших. И такая меня злость лютая Серёга взяла, такая обида скрутила, за кровь пролитую, невинную! Думаю за что всё это нам? И я нажал на курок. За всех! За живых! За Мишку… Держите суки! Я выстрелил. В небо взмыла ракета, зелёного цвета. Я чувствовал, что её видят за линией фронта. Я знал…, что наша смерть была не напрасна… А это для меня самое главное.

     Лежу на спине, смерть жду. Мороз совсем перестал чувствовать. Тепло... Тварь, какая та здоровая совсем близко пробежала, вроде крокодила, хвостом махнула, снегом припорошила. Помню только одно, ночь, тела совсем не чувствую, снег кружится, Морёну жду. Только пушистые снежинки летят из темноты и на носу моём тают. Если б демоны нашли меня, не шелохнулся бы.  Не смог.

     Спросишь, как я выжил? А так... Утром наступление началось, меня и нашла разведка, под снегом белым. Метрах в ста лежал немецкий оборотень, с разорванным горлом, и мертвого Мишку, который видно из последних сил прикрыл меня своим телом и тёплым мехом, спасая от ночного мороза. Так и согрел рядового Громова, своей смертью, и горячий кровью оборотня. — Град замолчал. Задумался…

     Плеснул спирту до краёв в маленький стакан, отставил его в сторону и аккуратно его поджог, макнув сухую веточку, в пылающие живые языки костра. Спирт тут же вспыхнул голубым пламенем, превращаясь в миниатюрный вечный огонь.

     — Это тебе брат…  —  леший ударил себя кулаком в сердце и поставил полыхающий рукотворный мемориал рядом. Градомир разлил еще в три стакана спирта и протянул нам с Федькой. Потом поднялся во весь своё не маленький рост и прошептал в чёрное небо, глядя на огромную жёлтую луну.

     — Чтим память вашу братья мои! — и он одним махам опрокинул обжигающую жидкость себе в горло.

     — Чтим… — шёпотам повторил я и тоже махнул.

     — Чтим… — Фёдор повторил за нами, сразу окосел и через минуту уже мирно спал. Леший аккуратно его накрыл тёплой курткой. — Хиленький он у нас. Вот так в жизни Серёга бывает… — и он оскалился.

     — Серёга… ты чего такой хмурый?

     — Грустно… — отвечаю. — Капитана Снежка жалко…

     — Грустно это когда ты от глупости своей кончился. А это за родину! Дело святое… Самопожертвования… Прямая дорога в светлый мир Прави. — леший вскинул голову на одинокую луну в ночном небе и почесался. — А что Снежка жалко? Погостим у волхва и к нему в гости на плато Путорано отправимся. На север. За полярный. Не век же нам у Гарауна под юбкой прятаться! Давно я у старого в гостях не был. Лет двадцать. Вредный зараза стал. Чем старее, тем говорят дурнее. Да и с настоящими жителями Сибири тебе Серёга пора уже знакомится…

     — Так он жив?! — я даже встрепенулся.

     — А что с ним станется… Мы с ним до самого сердце тёмной Лапландии дошли. Охотились. Или ты думаешь, война в Берлине закончилась? — и он загадочно оскалился.

     — Но это уже другая история. В следящий раз расскажу. У нас времени много…

     Мне иногда Града очень тяжело понять. Но я как мог, старался.

     Мы ещё долго тем вечером с ним сидели и многое обсуждали. Я уже собрался уходить и оглянулся на лешего.