Рожденная огнем

– И пока я их не заменю, IYD не сработает. Это, мисс Лейн, единственная причина, по которой я просил вас вчера остаться в «Честерсе». Пока я их не закончу.

IYD – контакт в моем телефоне, сокращение от «Если Ты Умираешь», и номер. Если я наберу эти цифры, Бэрронс найдет меня, где бы я ни была.

– Я не абсолютно беспомощна, знаешь ли, – раздраженно отмахнулась я. Зависимость от него сводит меня с ума. Верю, что однажды буду способна в одиночку справиться с трудностями, когда почувствую, что готова встать в один ряд с Иерихоном Бэрронсом.

– Отправляйся в подвал. Я встречу тебя там. Много времени это не займет. – Он развернулся и, упав на четыре лапы, рванул в ночь – черный на черном, голодный, дикий и свободный.

Однажды я хочу бежать наравне с ним. Чувствовать то, что чувствует он. Знать, каково это – быть в шкуре зверя, в которой человек, которым я одержима, чувствует себя так уютно.

Однако пока что я никуда не бежала. Я летела на спине ледяного Охотника к дому на окраине Дублина, где когда-то провела много месяцев в постели с Иерихоном Бэрронсом.

***

Сны – забавная штука. Раньше я помнила все до единого. Просыпалась с липкими остатками сна, будоражащими мою психику, и прожитое во сне было настолько ярким и непосредственным, что, если мне снилось холодное место, я просыпалась замерзшей. Если слышала музыку, вставая с постели, напевала ее себе под нос. Мои сны часто были настолько живыми и настоящими, что, открывая глаза, я не всегда понимала, проснулась ли. А если проснулась, то в какой реальности – может, на обратной стороне моих век?

Думаю, сны – это подсознательный способ разобраться с нашим опытом, вплести его в последовательное повествование, совместить подобное с подобным, в метафорическом смысле, – поэтому во время бодрствования мы можем функционировать с аккуратно распределенными прошлым, настоящим и будущим, о котором мы практически не думаем. Мне кажется, ПТСР возникает, когда случается нечто настолько сокрушительное, что сносит тщательно разложенные факты в полный хаос, путая повествование, заставляя дрифтовать, чувствовать себя потерянным там, где ничто не имеет смысла, пока со временем не найдешь, куда определить этот жуткий случай, чтобы сделать какие-то выводы. К примеру, понять, что кто-то пытается вас убить или что вы не тот, кем считали себя всю сознательную жизнь.

В моих снах есть дома, комнаты которых уставлены похожей ментальной «мебелью». Некоторые забиты акрами ламп, и, когда мне снится, что я смотрю на них, я переживаю все моменты, которые так или иначе освещали мою жизнь. Мой отец, Джек Лейн, тоже там: надежная, возвышающаяся надо мной башня фонаря, сделанного из позолоченной римской колонны с крепким основанием. И моя мама в этой комнате – грациозная кованая рама с шелковым абажуром, проливающая мягкие лучи нежных слов и мудрости, которую она пыталась вложить в Алину и меня.

Есть комнаты, в которых нет ничего, кроме кроватей. Практически во всех таких комнатах фигурирует Бэрронс. Темный, дикий, порой сидящий на краю кровати, опустив голову, и наблюдающий за мной из-под нахмуренных бровей. От его взгляда хочется эволюционировать или, возможно, деградировать до его состояния.

Есть также подвалы и подвалы под подвалами, где валяются вещи, которые я не могу толком рассмотреть. Иногда подземные помещения освещаются бледным светом, иногда теряются в бесконечной темноте, и я медлю, пока мое сознание не проникнет в сон, после чего я надеваю свой МакОреол и смело шагаю вперед.

«Синсар Дабх» тоже живет в моих подвалах. Я начала задумываться об этом очень часто, почти постоянно, чувствуя себя собакой, у которой в лапе засела колючка – так глубоко, что ее невозможно выкусить. Книга часто появляется в моих подсознательных пьесах.

Сегодня в ожидании Бэрронса, который должен привести алиноподобное существо, я вытянулась и заснула на шелковых простынях кровати со столбиками, в стиле короля-солнца, той самой, на которой Бэрронс оттрахал меня обратно во вменяемость.

И мне снилось, что «Синсар Дабх» во мне открыта.

Я стояла перед ней, бормоча себе под нос слова заклятия, которое, как я знала, нельзя использовать, но я просто не могла оставить его на блестящей золотой странице, потому что сердце болело невыносимо и я устала от этой боли.

Проснулась, пропитанная ощущением безнадежного ужаса и ошибки.

Я резко встала, соскребая остатки физически неприятного ощущения с основания языка. Во сне слова, которые я бормотала, были настолько четкими, а их цель настолько ясной, что я удивилась, проснувшись и не вспомнив ни слова из чертова заклинания.

И задумалась, как всякий раз за последние месяцы, можно ли меня заставить открыть запретную Книгу во сне.

Как я и говорила – я не знаю правил.

Я оглянулась, широко распахнув глаза и впитывая реальность, а не тени и страхи. В углу поблескивала рождественская елка – зеленым, розовым, желтым и голубым.