Рожденная революцией

– Ну, я так и знал! – Травкин в сердцах хлопнул себя по бедрам. – Загорелась. Глаза так и полыхают, ровно две свечки! Сон это, ясно тебе? Слушай. Седой бежал из лагеря – сводку-ориентировку мы все, слава богу, читали. Розыск на него объявлен. Он жестокий бандит – факт. При побеге хлопнул конвоира – тоже факт. И – потерялся. Факт. Где он? Никто не знает. По старым связям не объявился. В подозрительных местах не появлялся. В городе каждый постовой имеет его фото – никто не докладывал, что видел. А я, выходит, глазастее всех? Сомневаюсь я.

– Ты следом за ним прошел?

– А то, – махнул рукой Травкин. – Сразу же! А его – сном-духом нет! Боюсь, после дежурства с устатку показалось мне. Просто похожий человек, и все. Ты пока товарищу Кондратьеву не докладывай, сделай милость, не срами, а то вдруг – конфуз? Я еще пошурую, пощупаю – тогда и скажем. Лады?

– Лады, – улыбнулась Маруська. На этого человека она вполне могла положиться. На таких, как Травкин, держалась по сути дела вся работа.

После обеда секретарь вручил Коле письмо. «Товарищу начальнику Кондратьеву лично», – стояло на конверте. Обратного адреса не было. Коля вскрыл письмо. Листок из ученической тетради был заполнен нервными, налезающими друг на друга строчками.

«Товарищ начальник, – писала неизвестная женщина, – моя жизнь под угрозой. Я жила с одним человеком, его осудили. А теперь он снова в городе, хотя срок ему еще не кончился. Давайте встретимся, только чтоб никто не видел, иначе мне – труба. И я вам тогда расскажу про все и про товарища Соловьева тоже. Фамилия моя Савельева, я работаю на заводе „Точмехприбор“. Если вам интересно, вы меня найдете».

Коля спрятал конверт с письмом в сейф и посмотрел на часы: до окончания заводской смены оставалось полтора часа. «С нею надо бы поговорить как можно скорее, – подумал Коля. – Странное какое-то письмо. Черт его разберет: вроде бы и придраться не к чему, а осадок остался. Фальшь в нем какая-то, что ли?»

Коля вызвал Маруську и дал ей прочитать послание Савельевой.

– Тут может быть прямая связь с рассказом Травкина. – Маруська все же не удержалась и передала Коле содержание травкинского «сна».

– Седой? – не удивился Коля. – Все может быть. Пока мы гадаем на кофейной гуще. Завод на участке Травкина, если я не ошибаюсь?

Маруська сняла трубку циркулярного телефона.

– Милиция, тринадцать, – сказала она. – Дежурный? Аношкин? Разве ты, мил друг, еще не на губе? Ах, мест нет. Ну, ладно, подождем, пока будут. А это говорит твоя крестная. Кондакова. Простить? Ничего, ты пострадай, а там видно будет. Травкина давай. – Маруська прикрыла ладонью мембрану: – Я тебе говорила про этого Аношкина? Наполеон Полубонапарт, а не дежурный. Алё, Травкин? Кондакова. Ты Савельеву с «Точмехприбора» знаешь? Знает, – повернулась она к Коле.

– Скажи ему, пусть ждет около отделения, мы за ним сейчас заедем, – попросил Коля.

«Форд» поставили неподалеку от проходной. Прогудел гудок, из ворот хлынуло множество людей. У трамвая началась толчея.

– Вот она, – сказал Травкин.

Трамвайные пути пересекала красивая высокая женщина лет тридцати. В руке она несла хозяйственную сумку.

– Давай за ней, только близко не подъезжай, пока не скажу, – приказал Коля шоферу. – Ты откуда ее знаешь? – спросил он у Травкина.

– А она приходила к нам в бригадмил поступать, – сообщил Травкин. – Ко мне лично просилась. Я не взял.

– Почему? – спросила Маруська. – Женщина в милиции, как известно, – большой плюс! Ты допустил ошибку, товарищ Травкин!

– Может быть, – вздохнул Травкин. – Только я подумал: она слишком видная, красивая, что ли. Отвлекать будет.

– Темнишь ты что-то, – улыбнулась Маруська. – А ну говори, как на духу!

– Все, как есть, сказал. Не приглянулась она мне.

Савельева свернула в переулок.

– Давай! – сказал Коля водителю. «Форд» поравнялся с женщиной. Коля распахнул дверцу. – Садитесь.

Савельева в испуге шарахнулась, но Коля выскочил из машины, удержал ее за руку:

– Я Кондратьев. Вы мне писали, так?

– Так, – она сразу успокоилась, кокетливо улыбнулась. – Мне на заднее? – Села, начала охорашиваться. – А кто эти граждане?

– Ну, уж меня-то вы знаете, – вспыхнул Травкин.

– Ах, это вы… Не взяли меня тогда. Я на вас в большой обиде.

– Забудьте обиду, – вмешался Коля. – Скажите, кого вы боитесь?

– Седого, – сказала Савельева тихо.

– Я так и чувствовала! – не выдержала Маруська. – Давай, касатка, не томи, говори! Где он сейчас?

– В Ленинграде.

– Вы не путаете? – спросил Коля.

– Я не путаю, – сказала она сухо. – Седой был моим… кавалером. Веселый, денег всегда много. Танцевал со мной. В «Асторию» водил, в «Европейскую». А я, дура, даже думать не думала, откуда у него деньги. Любила я его, – она заплакала. – Черные мысли все время гнала. Он мне твердил: «Сегодня жив, а завтра – жил». А я, идиотка, не понимала. – Она вытерла глаза и продолжала: – Когда он сел, меня свидетелем вызывали. Я все тогда про него узнала, все!

– Выходит, не сон мне приснился, – вдруг сказал Травкин.